«Профессор Филипп Филиппович Преображенский»

Продолжая смотреть на сайте, я часто задумываюсь, а кто, собственно здесь положительные герои, а кто отрицательные? И не могу четко ответить на этот вопрос. Казалось бы, самые отрицательные герои, в последствии, совершают очень хорошие поступки, а герои, казалось бы, положительные - совсем наоборот.

Книги Профессор Филипп Филиппович Преображенский из повести "Собачье сердце"
Профессор Филипп Филиппович Преображенский из повести "Собачье сердце"



Профессор Преображенский из повести Михаила Булгакова "Собачье сердце" - гениальный ученый и выдающийся хирург. Путем хирургической операции он создал человека, Полиграфа Полиграфовича Шарикова, который чуть его не погубил. Исполнил роль профессора Евгений Евстигнеев.
Профессор Преображенский солидный, успешный человек пожилых лет. Шарик сразу отмечает: «Именно гражданин, а не товарищ, и даже - вернее всего, господин. Ближе - яснее - господин. А вы думаете, я сужу по пальто? Вздор. Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят. Правда, воротники не такие, об этом и говорить нечего, но все же издали можно спутать. А вот по глазам - тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза значительная вещь.»

Жил в послереволюционной Москве, по адресу: - Калабуховский дом, Пречистенка 24, в большой семикомнатной квартире. Имеет прислугу - Зину и Дарью.

Так как, профессор является европейским светилом, то и гонорары, и клиенты у него соответствующие – бывшие дворяне и высокопоставленные лица из руководства.

Помогает ему в работе молодой начинающий врач – доктор Борменталь.

Профессор уверен в себе, имеет четкие жизненные принципы, не любит пролетариат и советскую власть вообще. Он считает, что они бездельники и пустобрехи. Противник террора и заявляет, что ласка – единственный способ общения с живыми существами. Опасная для того времени позиция, но профессор имеет высокопоставленных пациентов, которые защищают его. Так, попытка Швондера начать атаку на комнаты хирурга была в корне прервана Петром Алексеевичом.

Надо отметить, что профессор любит вкусно и изысканно поесть и понимает толк в спиртных напитках. Он сторонник разделения труда. Когда работает не думает от удовольствиях. Когда отдыхает не думает о работе.

Опыты с омоложением, привели профессора Преображенского к мысли, провести смелый эксперимент – пересадить гипофиз и семенные железы человека собаке. Эксперимент удался. Правда личность покойника, использованного при опыте, оставляла желать лучшего. В результате собака превратилась в человека – пьяницу и быдло Полиграфа Полиграфовича Шарикова (Статья про Шарикова).

После долгих мучений, мытарств, потери нервов и дохода, профессор решает путем операции снова превратить человека в собаку.

Он осознает свою ошибку и понимает, что природа это храм, а не поле для экспериментов и что зря он вмешался в ее законы.


Цитаты и фразы профессора Преображенского:

—Снимайте штаны!



—Я вам, сударыня, вставлю яичники… обезьяны.

— Мы к вам, профессор, — заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, — вот по какому делу…

— Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, — перебил его наставительно Филипп Филиппович, — во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.

— Во-первых, мы не господа!

— Во-первых, вы мужчина или женщина?

— А вас милостивый государь, прошу снять ваш головной убор.

— Я вам не милостивый государь!

— Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Саблина?

— Нас, — ответил Швондер.

— Боже, пропал калабуховский дом! — В отчаянии воскликнул Филипп Филиппович и всплеснул руками.

— Мы, управление дома, — с ненавистью заговорил Швондер, — пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома…

— Кто на ком стоял? — Крикнул Филипп Филиппович, — потрудитесь излагать ваши мысли яснее.

— Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан!..

— Нет, не возьму, — кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы.

Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налетом.

— Почему же вы отказываетесь?

— Не хочу.

— Вы не сочувствуете детям Германии?

— Сочувствую.

— Жалеете по полтиннику?

— Нет.

— Так почему же?

— Не хочу.

— Лет вам сколько, сударыня?

— Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.

— Водка должна быть сорок градусов.

— Доктор Борменталь, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это... Я ваш кровный враг на всю жизнь.

— Если вы заботитесь о своем пищеварении, мой добрый совет — не говорите за обедом о большевизме и о

медицине. И — боже вас сохрани — не читайте до обеда советских газет.

— Гм… Да ведь других нет.

— Вот никаких и не читайте.

— Ну, теперь стало быть, пошло, пропал калабуховский дом. Придется уезжать, но куда спрашивается. Все будет, как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее.

— Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подьезд калабуховского дома на Пречистенеке следует забить досками и ходить кругом через черный двор? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?

— Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош, — заикнулся было тяпнутый.

— Ничего похожего! — Громовым голосом ответил Филипп Филиппович и налил стакан вина. — Гм… Я не признаю ликеров после обеда: они тяжелят и скверно действуют на печень… Ничего подобного! На нем есть теперь калоши и эти калоши мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года.

— Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? — Яростно спросил Филипп Филиппович у несчастной картонной утки, висящей кверху ногами рядом с буфетом, и сам же ответил за нее. — Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат «бей разруху!» — Я смеюсь.(Лицо Филиппа Филипповича перекосило так, что тяпнутый открыл рот). Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев — прямым своим делом, — разруха исчезнет сама собой. Двум богам служить нельзя! Невозможно в одно время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем более — людям, которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор еще не совсем уверенно застегивают свои собственные штаны!

— Успевает всюду тот, кто никуда не торопится

— Наука еще не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм.