«Картина затемнения солнца в «Слове о полку Игореве»»

Исследователи и комментаторы «Слова» неоднократно обращали внимание на то, что изображение солнечного затмения в «Слове» отвечало астрономическому факту, описанному также в двух летописях (Лаврентьевской и Ипатьевской). Предлагавшиеся по этому поводу констатации и толкования включались преимущественно в состав общих наблюдений над реалиями памятника, над его соотношениями с литературой и письменностью эпохи, над его композицией, связанной с предполагаемыми позднейшими перестановками в тексте. В целом эта научная методика была связана с общей тенденцией уподобления «Слова» всему тому, что его окружало или предположительно могло окружать в природе, общественной жизни, материальной культуре, искусстве, литературе, фольклоре, языке. Многолетние и разносторонние исследования в данном направлении принесли весьма значительные результаты, которые прочно вошли в пауку. Труды этого рода показали «Слово» на широком фоне культурных и литературных явлений, существовавших в Киевской Руси, и подтвердили подлинность произведения.

Тем не менее именно это движение научной мысли, при всей своей целесообразности, наряду с приобретениями, привело к некоторым утратам: оно ослабило и отодвинуло на второй план возможности выявления и объяснения своеобразия «Слова о полку Игореве» как шедевра древнерусской и мировой поэзии, своеобразия, возникавшего на фоне определенной традиции. Искусное расчленение текста «Слова о полку Игореве» на многочисленные малые фрагменты (называемые «элементами») и обставленное широкой эрудицией стремление найти для них столь же мелкие аналоги, почерпнутые из многих разнотипных источников, - само по себе важное, - привело, однако, при попытке обобщения этих наблюдений к такому представлению о создании «Слова», которое противоречит процессам развития словесного творчества как в Древней Руси, так и в мировом средневековье. Появился опыт теоретического истолкования «Слова», а именно - «основных вопросов» его поэтики как внезапно возникшего объединения разнообразных по происхождению, значению и функционированию «элементов», почерпнутых автором из библейской, и летописной, и фольклорной, и устно-речевой традиций. Так, выдающаяся исследовательница «Слова» В. П. Адрианова-Перетц ставила целью своих наблюдений «представить, насколько свободно владел этот автор всеми средствами древнерусской речи, как умело и целесообразно он отбирал из ее богатств наиболее подходящие способы выражения для каждого из элементов сложного содержания своего произведения, как органично слил он их в своем действительно неповторимом индивидуальном стиле…

При такой методологии исследования основ поэтики «Слова», как и всякого другого выдающегося поэтического памятника средневековья, не могли не оказаться наименее затронутыми изучением проблемы органичности поэтического творчества как относительно самостоятельной формы идеологии вообще, вопросы преобладающего значения традиционного развития устных и литературных жанров в средние века, в особенности в древнерусской литературе, представления о соотнесенности таланта писателя или певца именно с этими закономерными процессами.

Нам представлялось бы желательным методологически иначе подойти к исследованию «Слова», как феноменального явления целостней княжеско-дружинной устно-эпической традиции (восходящей к наследию Бояна) и в этой связи, опираясь на собранные наукой элементы», выявить и изучить не только и не столько сходство «Слова» с ними, сколько его отличие от них. В данном случае проследим принципиально важные отличия в изображении одного и того же солнечного затмения в двух летописях, с одной стороны, и в «Слове» - с другой, с тем, чтобы в последующем перейти к широкой проблеме различий символического изображения действительности в этих разных типах произведений.

В трех изучаемых источниках («Слово» и две летописные повести о походе 1185 г.) солнечное затмение объясняется одинаково - в качестве «знамения», но различия в его истолковании разительны. Для нашего анализа особенно важно то обстоятельство, что в обеих повестях солнце выступает только в качестве символа божественной воли, и поэтому, являясь объектом описания, остается статичным. Во-первых, само оно бездействует, даже не движется («стояще»), а только являет себя в необычном виде, что и выражено в статичных констатациях при помощи подбираемых сравнений: «стояще яко месяц», «яко и звезды видети», «яко зелено», «яко угль жаров».В «Слове», напротив, солнце самостоятельно: не являясь знаком божественной воли (об этом в памятнике, в отличие от летописей, ничего не сказано) оно выступает как активный субъект, для воспроизведения действий которого употребляется падеж образа действия, то есть творительный орудийный («Солнце ему тьмою…», «вид-в отъ него тьмою»). Никаких сравнений солнца с чем-либо («яко месяц», «яко угль» и др.) здесь нет, потому что, во-первых, солнце представляется действующим произвольно, а во-вторых, - в архаичных анимистических представлениях господствующее над миром солнце, как равная себе сущность, также несравнимо, как несравним с кем-либо бог в христианских представлениях.

В летописях создается яркая литературная характеристика внешнего вида солнца в момент затмения, но нет оценки солнца как такового. В «Слове» же сразу приводится такая позитивная оценка («светлое») и, видимо, - Но принципу контраста (такой же контраст наблюдается далее в «плаче» Ярославны) его обычных благодатных свойств с чрезвычайным поведением в связи с походом Игоря: «Игорь възръ- на светлое солнце» и увидел - «отъ него тьмою».

Как в летописях, так и в «Слове» трактовка реакции Игоря на затмение строго последовательна и обусловлена разным (в сопоставляемых источниках) пониманием солнечного «знамения». Если в летописи затмение описано как бы объективно и, в частности, как знамение, предостерегающее Игоря, что и позволило ему усомниться в таком значении этого события, то в «Слове» авторская интерпретация событий лишает его такой возможности. Для автора и его персонажей (как и слушателей) с самого начала повествования очевидно, что о значении действий солнца гадать не приходится, так как они направлены исключительно против Игоря и его войск.

Показательны последствия такого пренебрежения знамением: в летописях Игорь наказан на небрежение к божественному знаку и свои прежние «грехи», в «Слове» - за стремление к «славе», которое побудило его, «внука» Даждь-бога, ослушаться своих символических предков. Такая интерпретация солнечной символики возможна именно потому, что, являясь христианином, Игорь нигде в «Слове» не встречает христианского осуждения своему произвольному и пагубному нападению на половцев, его родственников и недавних союзников.

Функция солнечного знамения в летописях исчерпывается приведенными описаниями затмения. В последующем повествовании о походе солнце не фигурирует, так как его идеологическое значение в смысле первого проявления божественной воли было уже реализовано, а поэтическая символика солнца была чужда летописной традиции. Весьма важен, однако, тот факт, что вслед за указанным христианским объяснением знамения, божественная воля проявляется в повествовании непрерывно в качестве единственной мотивировки описываемых событий. Последовательное рассмотрение этого идеологического явления не привлекало внимания исследователей, хотя оно очень существенно для правильного (по принципу диалектического противоречия) понимания символики «Слова».