«Изображение гражданской войны в романе Б. Пастернака "Доктор Живаго»»

По теме роман
Бориса Пастернака «Доктор Живаго» достаточно традиционен. Он примыкает к прозе
М. Шолохова, А. Фадеева, И. Бабеля, М. Булгакова, Б. Пильняка. Но, примыкая по
тематическому признаку, в то же время существенно отличается и от «Донских
рассказов», и от «Разгрома», и от «Конармии». Чем же?
Во-первых, это произведение написано не по
«горячим следам». Между временем его создания (1950-е годы) и отраженными
событиями: первая мировая война, революция, гражданская война— пролегла
временная дистанция более, чем в тридцать лет. «Лицом к лицу лица не увидать.
Большое видится на расстоянье»,—сказал Сергей Есенин. И действительно, история
многое поставила на свое место, заставила задуматься над тем, что считалось
само собой разумеющимся, то есть подготовила почву для философского осмысления
прошлого. Философский взгляд на вещи и свойственен Пастернаку.
Во-вторых,
«Доктор Живаго» — роман, написанный поэтом, а не прозаиком. А это существенная
разница. Поэт более чуток к деталям, оттенкам чувств и переживаний. Импульсы,
идущие от внешнего мира, он привык пропускать не только через сознание, но и
через свое сердце, душу, свое «я». Отсюда особая эмоциональная окрашенность и
автобиографичность повествования. Главный герой Юрий Андреевич Живаго, к тому
же, и сам поэт, и стихи, написанные им, не просто приложены к основному тексту
романа. Они «просвечивают» этот текст изнутри, переводят прозаическое
повествование на язык лирических образов.
В романе Юрий
Живаго — один из миллионов россиян, вовлеченных в круговорот революции и войны.
Он часто бессилен противостоять напору событий и подчиняется общему вихревому
движению. Не случайно у Пастернака, как и у А. Блока в поэме «Двенадцать»,
основным образом-символом революционной стихии является метель. Юрий Андреевич
часто участвует в событиях не по своей воле, а лишь как песчинка, подхваченная
метельным порывом, не принадлежащая самой себе.
В стихотворениях
же, написанных от лица героя, напротив, поднимается тема одиночества и личной
ответственности за все то» чему он был свидетелем:.
Гул затих.
Я вышел на
подмостки.
Прислонясь к
дверному косяку,
Я ловлю в
далеком отголоске -
Что случится на
моем веку.
На меня
наставлен сумрак ночи
Тысячью
биноклей на оси.
Если только
можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо
пронеси. .
Не случайно
Живаго вольно цитирует из Евангелия слова Христа, Сына Человеческого,
предчувствующего муки и смерть. Подобными предчувствиями была наполнена жизнь и
самого персонажа, русского интеллигента, испившего до дна горькую чашу
страданий, выпавших на долю народа.
По профессии
врач, то есть человек, для которого не существует своих и чужих, Юрий Андреевич
Живаго хорошо понимает трагичность братоубийственной войны. Он воспринимает
происходящее как «кровавую колошматину и человекоубоину, которой не
предвиделось конца». Герой Пастернака не может стать над битвой, но он видит,
что правды мало как на стороне белых, так и красных. Их изуверства соперничали
по жестокости, «попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их
перемножали». Кровь тех и других вызывала приступы тошноты, «она подступала к
горлу и бросалась в голову, ею заплывали глаза».
Правоту позиции
доктора Живаго, понимавшего бессмысленность и преступность братоубийственной
бойни, подтверждает факт, имеющий символическое значение. Так, уодновременно
убитых юнца-гимназиста, воевавшего за белых, и красного партизана находят один
и тот же псалом, зашитый в ладанки, который должен был уберечь их от гибели,
но, как видим, не уберег.
Борис Пастернак
подходит к событиям тридцатилетней давности не с классовой,» но
общечеловеческой, гуманистической точки зрения. Уничтожали друг друга нс враги,
а соотечественники, сыновья одной земли, братья по крови и духу. Сегодня мы это
хорошо понимаем. И Пастернак был одним из первых, кто не побоялся прямо сказать
о гражданской войне как о «узаконенном и восхваляемом смертоубийстве».
Но прямо — не
значит однозначно. Юрий Живаго — личность, постоянно колеблющаяся,
сомневающаяся. Ситуация раздвоенности отчасти уходит истоками в личную драму
героя, в его любовь к Ларе, Ларисе Федоровне Антиповой, которая отождествляется
для него с образом России. Этой любви не суждено было победить душевное
смятение. Скомканные, искалеченные революционным порывом человеческие
судьбы—обычное явление тех грозных лет. Большевики выслали за пределы Советской
республики близких Юрия Андреевича — его первую жену с детьми. Не надеясь на
встречу с любимой женщиной, Живаго заводит новую семью и умирает от сердечного
приступа, рухнув на камни мостовой. А сама героиня, пережив самоубийство мужа и
смерть Юрия Андреевича, в конце концов бесследно исчезает в одном из
неисчислимых концлагерей севера. Остается жить лишь Марина — третья жена Живаго.
А на самых последних страницах романа появляется «бельевщица Танька», в которой
друзья Юрия Андреевича узнают его дочь, но которая сама об этом не подозревает.
Кто же ответит за эти смерти, изгнания, беспамятство?
И все-таки
повествовательная часть романа Пастернака заканчивается не сценой гибели
Живаго, не сообщением об исчезновении Ларисы Федоровны, не рассказом о
«неученой» бельевщице Татьяне. Он заканчивается описанием тех светлых чувств,
которые охватили друзей Юрия Андреевича при чтении его стихов через много-много
лет после смерти героя. Это и чувство «свободы души», и «счастливое, умиленное
спокойствие» за землю, за всех участников истории и детей их, и ощущение
неслышной музыки счастья, «разлившейся далеко кругом».
Подобный финал
— не отражение официального оптимизма автора и не искусственный довесок к
повествованию о любви и скорби. Это взгляд поэта, светлый и умудренный, умеющий
угадать в обыденном и страшном великое и высокое начало.
Стихотворный
цикл Юрия Живаго, открывающийся просьбой Христа к Отцу-Вседержителю пронести
мимо него «смертную чашу», заканчивает стихотворение о грядущем воскресении
Спасителя, о самом значительном событии в «книге жизни»:.
Я в гроб сойду
и в третий день восстану, .
И, как
сплавляют по реке плоты,.
Ко мне на суд,
как баржи каравана, .
Столетья
поплывут из темноты.