«Сказочные ключи к «Доктору Живаго»»

Прочтение романа в качестве инверсионного аналога русской волшебной сказки может определять значение в тексте той или иной детали, отсылающей к какому-либо тексту- прототипу. Например, такими скрытыми реализациями сказочной функции ("начальная беда или недостача ликвидируется") являются произведения классиков мировой литературы XIX века - двух русских писателей и трех западноевропейских (француза, англичанина и немца), которые вслух читает в Варыкино семья Живаго.

Юрий Андреевич записывает в дневнике: "Без конца перечитываем "Войну и мир", "Евгения Онегина" и все поэмы, читаем в русском переводе "Красное и черное" Стендаля, "Повесть о двух городах" Диккенса и коротенькие рассказы Клейста". В чем именно состоит ликвидация недостачи (в данном случае недостачи знания о чем-либо, например о будущем, о предстоящих доктору испытаниях), можно судить по содержанию упоминаемых произведений. Указание на них в определенном месте текста, как, впрочем, и появление в нем (тоже в определенном месте) любой другой детали, далеко не случайно. Выход детали на "поверхность" сигнализирует о возможности прочтения текста через соответствующий код. Мы попытаемся сделать это, обратившись к одному из упомянутых доктором романов. Каждый из них актуален для семьи Юрия Живаго не только в плане сравнения с событиями прошлого, но и для понимания того, что переживает она в настоящем и что предстоит ей в будущем.

Для исследователя эти произведения могут представлять скрытые отражения "Доктора Живаго" и выполнять функции комментариев и "расширяющих" роман Пастернака текстов. Мы покажем, как отразилось в "Докторе Живаго" произведение Ч. Диккенса, название которого на английском - "A Tale of Two Cities" - "отсылает" не только к значению "повесть" или "рассказ", но и к значению "сказка", что Пастернак, несомненно, оценил и учел при ориентации "Доктора Живаго" на волшебную сказку. Это уже отмечалось А. В. Лавровым: "В следовании сказочному архетипу Пастернак по-своему был верен избранным ориентирам: ведь и поэтика романов Диккенса, которая оказывалась для него, столь близка, во многом была родственна поэтике волшебной сказки, сказочное начало входило у английского писателя органическим элементом в жизнеподобные обстоятельства".

Определение метафорики, в которую "одета" концепция истории у Пастернака, как "биологической"16 можно расширить до "природной", которая будет включать в себя все явления природы, а не только мир биологический. Отождествление природы и истории в творчестве Пастернака, в том числе в "Истории", вызвано, в частности, его реакцией на главу вторую первого тома "Заката Европы" - "Проблема мировой истории". Особенно отчетливо следы чтения Шпенглера видны в книге "Второе рождение" (1931), которая потому так и названа, что представляет относительно новый взгляд автора на историю, сформированный не без влияния Шпенглера. О силе и значении этого влияния свидетельствуют созерцательные и поэтому "историографичные" "Волны". Приехав с Зинаидой Николаевной на Кавказ, в Грузию, Пастернак последовал "рецепту" Шпенглера, который считал, что для правильного понимания истории необходима "дистанция от предмета", и предлагал "обозреть весь факт "человек" с чудовищного расстояния; окинуть взором культуры, включая и собственную, как ряд вершин горного кряжа на горизонте".17 В открывающих книгу "Волнах" разлита тема необходимости преодоления "мирового страха", вызываемого "необратимостью" однократного, направленного и неповторяющегося свершения.18 Средство против этого страха - написание книги, изоморфной "Закату Европы", коей и оказывается весь сборник. А завершает его "закатное" стихотворение "Весеннею порою льда", содержащее прямую отсылку к одной из основных идей книги Шпенглера, отраженной в ее заглавии:

Прощальных слез не осуша
И плакав вечер целый,
Уходит с Запада душа,
Ей нечего там делать.

Оно отбрасывает прощальный свет шпенглеровской морфологии истории на всю книгу. Парадоксальное и скандальное заключение немецкого философа о том, что "природу нужно трактовать научно, об истории нужно писать стихи", обусловливает оппозиционный и взрывной заряд "Истории" и "Второго рождения". Пастернак так и делает - пишет стихи, сначала взяв темой историю, затем, взяв темой и материалом для исторических размышлений природу, позволяющую соотносить собственную эпоху и личность с эпохами и личностями предшественников (Пушкиным, Лермонтовым, Толстым).