«Лиризация поэмы «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»»

Первое, с чем прежде всего сталкивается исследователь,- историческая основа «Песни…». Однако история в «Песне…» художественно вымышленная. В самих этих поисках они приходят к разным выводам. Однако и здесь нечто общее: историческая действительность воспроизводится в ее вымышленной реальности, достоверности, точности. Она не «улучшается» поэтами. Характер выступает как порождение данной исторической действительности; психология героя исторически детерминирована, т. е. он поступает так, как это диктуется исторической реальностью. Мироощущение героя не противоречит исторически сложившемуся укладу жизни. Здесь совершенно четкая и осознанная ориентация на реализм.

«Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», написанпая Лермонтовым в 1837 году (эта дата проставлена в «Стихотворениях М. Лермонтова», 1840) и опубликованная 30 апреля 1838 года в «Литературных прибавлениях к «Русскому инвалиду», имеет уже большую и сложную историю изучения. Исследователи касались главным образом фольклорной основы «Песни…», ее сюжета и художественных особенностей. Было выяснено, что сюжет «Песни…» не восходит к какому-либо определенному фольклорному источнику, что Лермонтов воспользовался общим богатством народной поэзии. Много внимания уделяли исследователи, в особенности М. Штокман в итоговой статье «Народно-поэтические традиции в творчестве Лермонтова», стиху «Песни…».

Меньше повезло изучению художественного смысла этого уникального произведения, хотя в нашем распоряжении есть ценнейшие замечания В. Г. Белинского и А. В. Луначарского. Между тем до конца не ясно, что представляет собой «Песня…» является ли она произведением реалистическим или романтическим. На этот счет существуют разнообразные и противоречивые толкования.

Для понимания идейно-художественного смысла «Песни…» чрезвычайно существенно и другое наблюдение Л. С. Мелиховой и В. Д. Турбину, По их мнению, и а ним нужно согласиться «Песня…» по своему внутреннему пафосу – антитеза к «Медному всаднику» Пушкина. И там и тут простой человек, поставленный лицом к лицу с самодержцем, тираном, гибнет в столкновении с ним. И Лермонтов и Пушкин описывают похороны, но Степана Калашникова помнят, а бедного Евгения забывают. Бунт Евгения беспомощен, в бунте Калашникова заключено нравственное могущество. Противопоставлены тема Петербурга и тема Москвы: поэтическая реабилитация Москвы дана как антитеза к поэтизации Петербурга у Пушкина.

Точно так же Иван Грозный противостоит Петру Великому: Петр I у Пушкина превосходит Евгения, Степан Калашников равновелик Ивану IV. Наконец, фольклор в «Песне…» – антитеза оде у Пушкина. Подобные сопоставления имеют глубокий смысл. Можно указать также на то, что у Пушкина ведущей силой истории выступает парод, а личность, в том числе и Петр I, постольку значительна, поскольку она улавливает народные интересы, которые Пушкин видел в европеизации России. У Лермонтова ведущей фигурой оказывается личность простого человека, представителя, по словам А. В. Луначарского, «третьего сословия», стоящего за традиционные формы жизни.

Второе, с чем должен считаться изучающий «Песню…»,- ее адрес. По глубокому замечанию В. Г. Белинского, смысл поэмы «свидетельствует о состоянии духа поэта, недовольного современною действительностью и перенесшегося от нее в далекое прошлое, чтоб там искать жизни, которой он не видит в настоящем» . Почти в тех же словах сказано и о стихотворении «Бородино». Это позволяет опять-таки думать, что адрес лермонтовской поэмы – «нынешнее племя», хотя в тексте «Песни…», в отличие от «Бородина», нет прямых указаний.

«Песня про купца Калашникова» не имеет соответствий в лермонтовском поэмном творчестве. Самая уникальность «Песни…», однозначность избранной поэтом формы, ее единственность не освобождают от необходимости искать связи художественного мира «Песни…» с лермонтовским творчеством и с традициями русской поэмы.

Поведение Калашникова определяется условиями жизни, принимаемыми им, но нарушение этих условий, привычных норм воспринимается как трагедия. Герой защищает нормы, освященные традицией и законом, установленные веками народной жизни, и в этом смысле его протест обнаруживает не независимость от исторической действительности и полную свободу оп нее, а, напротив, подчиненность сложившемуся укладу. Степан Калашников выступает от имени народа и от себя лично, но его личные интересы проникнуты общенародными. Личная судьба Степана Калашникова пересеклась с народной судьбой, с защитой интересов и устоев всего народа. Отсюда, с одной стороны, происходит известная идеализация русского средневековья, исторических форм русской жизни, характерная для романтизма, а с другой – ясно, что протест героя вызревает изнутри этой народной жизни как ее закономерное порождение и внутренне присущее ей начало. Так традиционная для декабристской поэмы проблематика – история есть вечная борьба тирана и тираноборца – получает новое, оригинальное освещение, в котором романтический протест исторически, объективно обусловлен. Как тонко заметили Л. С. Мелихова и В. Н. Турбин, Лермонтов предоставляет своему герою – Степану Калашникову – один путь поведения – протест, и в этом, безусловно, сказался романтизм поэмы, но один, путь поведения оправдан не субъективными только причинами, но и бытом, психологией, коренящимися в самом: устройстве жизни.