«Романтический образ народа в творчестве Н. В. Гоголя (на примере «Вечеров на хуторе близ Диканьки»)»

Г-н Гоголь сделался известным своими «Вечерами на хуторе». Это были поэтические очерки Малороссии, очерки, полные жизни и очарования. Все, что может иметь природа прекрасного, сельская жизнь Простолюдинов — обольстительного, все, что народ может иметь оригинального, типического, все это радужными цветами блестит в этих первых поэтических грезах г. Гоголя. Это была поэзия свежая, благоуханная, роскошная, упоительная, как поцелуй любви...
В. Г. Белинский

После войны 1812 г. интерес русского читателя ко всему украинскому необыкновенно возрос. Появляются сборники украинских песен, дум, произведения на украинские темы. В 30-е гг. XIX е. в русской литературе— как нельзя своевременно— появляется Гоголь с книгой «Вечеров». Неслучайно она вызвала восторги А. С'. Пушкина, неслучайно была высоко оценена В. Г. Белинским.

Образ украинского народа, встающий перед читателем со страниц повестей, картины его быта, поверья и легенды, песни, юмор, речь, природа были далеки от «приятно-меланхолических, пейзанских картинок». Все здесь живет, дышит, все ярко и фантастично.

Гоголь писал, опираясь на фольклорный материал. Наблюдая в родной Васильевке жизнь крепостных крестьян, собирая и записывая песни бродячих певцов-бандуристов, позже получая письма от сестры и матери с описанием народных обычаев, костюмов, деревенских происшествий, прозвищ, Гоголь тщательно готовит свои «Вечера». И именно детали придают образам героев и реалистичность и романтичность одновременно.

«Но вот почувствовала она, кто-то дернул ее за шитый рукав сорочки. Оглянулась — и парубок, в белой свитке, с яркими очами, стоял перед нею. Жилки ее вздрогнули, и сердце забилось так, как еще никогда, ни при какой радости, ни при каком горе: и чудно, и любо ей показалось, и сама не могла растолковать, что делалось с нею» («Сорочинская ярмарка»).
Образы героев — Ганны, Оксаны, Левко, Вакулы — далеки от реальных парубков и дивчин, но они предстают перед нами как живые, настолько ярки их портреты, образна их речь.




«Оксана знала и слышала все, что про нее говорили, и была капризна, как красавица... По выходе отца своего, она долго еще принаживалась и жеманилась перед небольшим в оловянных рамках зеркалом и не могла налюбоваться собою. «Что людям вздумалось расславлять, будто я хороша? — говорила она, как бы рассеянно, для того только, чтобы об чем-нибудь поболтать с собою. — Лгут люди, я совсем не хороша... Разве черные брови и очи мои, — продолжала красавица, не выпуская зеркала, — так хороши, что уже равных им нет и на свете. Что тут хорошего в этом вздернутом кверху носе? И в щеках? И в губах? Будто хороши мои черные косы?.. Я вижу теперь, что я совсем не хороша!» И, отодвигая несколько подалее от себя зеркало, вскрикнула: «Нет, хороша я! Ах, как хороша!..»

Русалки, ведьмы, черти, волшебные животные и растения, то пугающие читателя, то помогающие героям, — также взяты Гоголем из народных поверий. «...Конь, как огонь, взвился под ним, и дед, что птица, вынесся наверх. Страх, однако ж, напал на него посереди дороги, когда конь, не слушаясь ни крику, ни поводов, скакал через провалы и болота. В каких местах он не был, так дрожь забирала при одних рассказах. Глянул как-то себе под ноги — и пуще перепугался: пропасть! Крутизна страшная! А сатанинскому животному и нужды нет: прямо через нее» («Пропавшая грамота»). Но они не уводят читателя в мистический мир, они сосуществуют с вполне реальными героями, как это свойственно сказкам. «Принялся снова за котел — нет, тяжел! Что делать? Тут же не оставить! Вот, собравшй все силы, ухватился он за него руками: «Ну, разом, разом! Еще, еще!» И вытащил! «Ух! Теперь понюхать табаку!» Достал рожок; прежде однако ж, чем стал насыпать, осмотрелся хорошенько, нет ли кого: кажись, что нет; но вот чудится ему, что пень дерева пыхтит и дуется, показываются уши, наливаются красные глаза; ноздри раздулись, нос поморщился и вот так и собирается чихнуть. «Нет, не понюхаю табаку! — подумал дед, спрятавши рожок, — Опять заплюет сатана очи!» Схватил скорее котел и давай бежать, сколько доставало духу; только слышит, что сзади что-то так и чешет прутьями по ногам... «Ай! Ай, ай!» — покрикивал только дед, ударив во всю мочь; и как добежал до попова огорода, тогда только перевел немного дух» («Заколдованное место»). Гоголь не теряет связи с действительностью: Вакула возвращается в свою деревню после прогулки верхом на черте в Петербург за черевичками, Левко просыпается у пруда после встречи с панночкой.

Написанные на русском языке для русского читателя повести передают живую украинскую речь. Это имена героев, отрывки песен, фразеологизмы, само построение речи рассказчика. «Что ж вы, хлопцы, -с сказал дед, — рты свои разинули? Танцуйте, собачьи дети! Где, Остап, твоя сопилка? А ну-ка козачка! Фома, берись в боки! Ну! Вот так! Гей, гоп!» Я был тогда малый подвижной. Старость проклятая! Теперь уж не пойду так; вместо всех выкрутасов, ноги только спотыкаются. Долго глядел дед на нас, сидя с чумаками. Я замечаю, что ноги у него не постоят на месте: так, как будто их что-нибудь дергает. «Смотри, Фома, — сказал Остап, — если старый хрен не пойдет танцевать». Что ж вы думаете? Не успел он сказать — не вытерпел старичина! Захотелось, знаете, прихвастнуть пред чумаками. "Вишь, чертовы дети! Разве так танцуют? Вот как танцуют! — сказан он, поднявшись на ноги, протянув руки и ударив кабпуками. Ну, нечего сказать, танцевал-то он танцевал так, что хоть бы и с гетманшею».

«Ночь перед Рождеством Христовым», —писал В. Г. Белинский, — есть целая, полная картина домашней жизни народа, его маленьких радостей, его маненьких горестей, словом, тут вся поэзия его жизни». Поэтичны и описания природы: «Все осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами. Мороз как бы потеплел. Толпы парубков и девушек показались с мешками. Песни зазвенели, и под редкою хатою не толпились колядующие».

Отходя в сторону от реальности — в повестях нет картин крепостного права, — романтизируя жизнь украинских деревень, Гоголь донес до читателя представление народа о свободной жизни, его живую душу, национальный характер.