«Проблема коллективизации и образ активиста в повести Платонова «Котлован»»

Повесть А. П. Платонова «Котлован» — философская драматическая картина слома времени и слома народной жизни в период выполнения планов первых пятилеток и колхозного строительства. Революционный вихрь семнадцатого года поднял на дыбы всю Россию, указал ей новый путь, по которому устремились «в солнечный край непочатый» миллионы людей.

Но на деле все оказалось не так просто. Дорога в светлое будущее не покрыта красной дорожкой, а омыта кровью крестьян, а по обочинам этой дороги мрачнеют гробовые кресты. Утрированно, с долей иронии и горькой усмешкой, показывает Платонов «строительство будущего», другими словами — рытье котлована, огромной братской могилы для социализма.

Многие герои повести потеряли в это время все. Так, Вощев, кроме работы и дома, потерял смысл жизни. Власть предлагает свой вариант смысла — достичь светлого будущего и верное средство его осуществления — коллективизацию. Но и это явление принимает извращенные, античеловечные формы, противоречащие здравому смыслу. Жалкий «Организационный двор» пытается дать народу правильное направление мыслей и действий. Те, кто «впадал в сомнение» или «плакал во время обобществления», подвергался аресту или отправлялся на перевоспитание. Бездарные крестьяне, бедняки, ленивые и бездеятельные, пытались проводить «обучение масс». Коллективизация поставила все с ног на голову: способные что-то делать потеряли скот, имущество, дома, а бездарные ленивцы получили власть. Общее благо было благом только для тех, кто до этого никаким благом не обладал. Для большинства же крестьян-середняков наступление всеобщего счастья не предвещало ничего хорошего. Просьба крестьян о небольшой отсрочке перед принятием в совхоз, чтобы осмыслить предстоящие перемены, показывает, что в деревне не могли даже свыкнуться с мыслью об отсутствии собственного надела земли, скота, имущества.

Пейзаж в повести соответствует мрачной картине обобществления: «Ночь покрыла весь деревенский масштаб, снег сделал воздух непроницаемым и тесным, в котором задыхалась грудь. Мирный покров застелил на сон грядущий всю видимую землю, только вокруг хлевов снег растаял и земля была черна».

Конечно же были и люди, которые назывались «активистами». Они искренне верили в победу социализма и всеми силами пытались его строить. Наиболее фанатично преданными идее всеобщего блага были Сафронов и Чиклин, а также деревенский активист. Самое главное для них — директива сверху. Они редко задумывались над тем, что написано в этих указаниях: раз власть сказала, значит так оно и должно быть. Активисты напрочь лишены человеческих чувств. Для них нет разницы между человеком и какой-либо вещью: «Вместо людей активист записывал признаки существования: лапоть прошедшего века, оловянную серьгу от пастушьего уха, штанину из рядна и разное другое снаряжение трудящегося, но неимущего тела». Все по ведомости, все по директиве, все по указанию власти — таковы образы активистов.

Рытье фундамента и создание колхоза являются в повести Платонова философским воплощением, символом строительства той новой жизни, которая должна была даровать людям царство истины. Но у тела умершей Насти Вощев не только с горечью понял, что в этой великой стройке не найти ему истины и смысла жизни, но впервые усомнился в их существовании: «Вощев стоял в недоумении над этим утихшим ребенком, он уже не знал, где же теперь будет коммунизм на свете, если его нет сначала в детском чувстве и в убежденном впечатлении? Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человечка, в котором бы истина стала радостью и движением?»