«Изложение замысла рассказа «После бала» Толстого»

«Вся моя жизнь переменилась от одной ночи, или скорее утра», так начал свой рассказ Иван Васильевич, убежденный, что жизнь каждого складывается так, как изменит ее неожиданный случай. Слушатели знали, что Иван Васильевич иногда вслух отвечал своим собственным мыслям и обыкновенно приводил пример из жизни. По натуре Иван Васильевич всегда был человеком влюбчивым, но однажды влюбился так, что запомнил на всю жизнь. И много лет спустя Варенька Б… оставалась красавицей, а в молодости была совершенно неотразимой: «как ни расписывай, расписать нельзя так, чтоб вы поняли, какая она была». Ею нельзя было не любоваться. Дело происходило давно. В то время Иван Васильевич, студент, был молод и жил, как свойственно молодости: учился и веселился; главное его удовольствие составляли вечера и балы. На одном балу он без конца вальсировал с Варенькой; она говорила: «Еще», и он «вальсировал еще и еще и не чувствовал своего тела». В третьем часу ночи, когда музыканты уже устали и все потихоньку стали собираться домой, Иван Васильевич просил у Вареньки обещать ему еще и кадриль. Варенька пообещала, но только если ее не увезут домой, и дала ему на память перышко от своего веера. Хозяйка бала упросила Вареньку потанцевать с отцом, Петром Владиславичем.

* «Отец Вареньки был очень красивый, статный, высокий и свежий старик». Хоть он и говорил, что разучился танцевать, но, дождавшись начала мазурки, взял руку дочери, и его высокая, грузная фигура так поплыла рядом с Варенькой, что все смотрели на них с восторгом и изумлением. Особенно умиляли его сапоги, не модные, а старинные, видно «построенные батальонным сапожником».

Хозяева попросили гостей к ужину, а после ужина Иван Васильевич танцевал с Варенькой обещанную кадриль, и «счастье его все росло и росло». Вернувшись домой, Иван Васильевич долго с нежностью рассматривал перышко от веера и перчатку, подаренные девушкой. Особенно прекрасным ему казалось воспоминание о танцующей с отцом Вареньке, когда он «невольно соединил его и ее в одном нежном, умиленном чувстве». Поутру он вышел в поле, где был их дом, и увидел много черных фигур, очевидно, солдат.
* «Что это они делают?» - спросил он у проходившего мимо кузнеца. Кузнец ответил, что наказывают татарина, совершившего побег. По направлению к Ивану Васильевичу шел между рядами человек, «привязанный к ружьям двух солдат, которые вели его». Он был оголен по пояс, рядом с ним шел Петр Владиславич «со своим румяным лицом и белыми усами и бакенбардами».

Каждый удар вызывал у человека сильные страдания, он «поворачивал сморщенное лицо и не говорил, а всхлипывал: «Братцы, помилосердствуйте». Но солдаты не жалели его, каждый, к кому подводили татарина, выступал вперед и палкой сильно бил беднягу по спине. Наказываемого провели мимо того места, где стоял Иван Васильевич. Спина татарина показалась ему чем-то таким «пестрым, мокрым, красным, неестественным», что трудно было узнать в этом человеческое тело. Отец Вареньки неотступно шел рядом с татарином, а когда ему показалось, что кто-то из солдат плохо исполнял свое дело, он гневно обрушился на него: «Я тебе помажу,- прозвучал его гневный голос.- Будешь мазать? Будешь?»

И Иван Васильевич увидел, как полковник своей сильной рукой в зам -шевой перчатке бил по лицу «испуганного малорослого, слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно опустил свою палку на красную спину татарина». Полковник потребовал новых шпицрутенов, а когда увидел Ивана Васильевича, отвернулся от него, как будто и не знал его, не встречал никогда.

Ивану Васильевичу сделалось плохо, он едва дошел домой, и все время перед глазами стояла у него сцена наказания. Он пытался как-то оправдать полковника, но не смог этого сделать и успокоился только напившись. Иван Васильевич закончил рассказ. «Ну, а любовь?» - спросили его. - «Любовь? Любовь с этого дня пошла на убыль». Между Иваном Васильевичем и Варенькой стояло воспоминание о «полковнике на площади». Свидания их стали все реже. «И любовь так и сошла на нет. Так вот какие бывают дела и от чего переменяется и направляется вся жизнь человека. А вы говорите…», - заключил он.