«Театр Булгакова. Дни Турбиных»

Булгаков, воспитывавшийся в дворянской семье и выросший в крупном театральном центре – Киеве, – с юности пристально интересовался театром, через всю жизнь пронес любовь к нему, сам долгие годы работал в театре. Для постановки на сцене им создано более десяти оригинальных пьес и инсценировок произведений классиков: «Зойкина квартира», «Багровый остров», «Бег», «Адам и Ева», «Мольер» («Кабала святош»), «Мертвые души», «Война и мир», «Иван Васильевич» и др. Многие из них имеют несколько редакций. Именно пьеса, а не прозаическое произведение, принесла Булгакову прижизненную известность – это была пьеса «Дни Турбиных», премьера которой состоялась во МХАТе 5 октября 1926 года.

Ни одна из пьес Булгакова не была напечатана в СССР при жизни автора. Лишь «Дни Турбиных», «Зойкина квартира» и «Багровый остров» были в двадцатые годы поставлены на сцене. В следующем десятилетии на сцену пробились только «Мертвые души» и «Мольер».
Сценическая и литературная судьба самой известной булгаковской пьесы «Дни Турбиных» парадоксальна. Успех писателя был ошеломляющим. Малоизвестный до этого автор сразу стал знаменитым. Сидевшие в зрительном зале люди, судьбы которых одной лишь их принадлежностью к «бывшим» слоям дворянства, купечества или духовенства были сломаны, а сами они в любой момент могли быть уничтожены, глядя на сцену, плакали, падали в обморок. На сцене впервые в послереволюционные годы, реализуя смелый замысел нового драматурга, двигались, поблескивая под светом рампы погонами, люди, родные и близкие многим зрителям. Это были их братья, мужья, сыновья – те граждане прежней России, которые после победы советской власти уже не имели другого имени, как «золотопогонная сволочь». Новаторством было то, что автор пьесы недвусмысленно сочувствовал своим героям, полемически противопоставляя тем, кто пришел им на смену.

Главной темой «Дней Турбиных» стала судьба интеллигенции в обстановке гражданской войны. Окружающему хаосу противопоставлялось упорное стремление сохранить нормальный быт, «бронзовую лампу под абажуром», «белизну скатерти».

Первоначальное название пьесы – «Белая гвардия», как и романа, по мотивам которого она писалась. В первой редакции пьесы было пять актов, а не четыре, как в последующих. Алексей Турбин был военным врачом, в число действующих лиц входили полковники Малышев и Най-Турс. Пьеса получилась затянутой (многие персонажи, как и в прозаическом тексте, повторяли друг друга) и потому не была принята МХАТом. Уже в следующей редакции Булгаков убрал из пьесы полковника Най-Турса, передав идеи, которые он должен был нести, Малышеву… Но по-настоящему пьеса сложилась, когда из неё исчез и Малышев, а Алексей Турбин приобрёл черты, к автору никакого отношения не имевшие, – военный врач был произведён в полковники-артиллеристы, стал ветераном первой мировой. Теперь именно Турбин, а не Най-Турс и Малышев погибал в гимназии, прикрывая отход юнкеров, и камерность турбинского дома взрывалась трагедией гибели его хозяина.

Из-за цензурных требований текст пьесы понёс существенные потери. Название «Белая гвардия» представлялось слишком вызывающим и потому неприемлемым, предложенное К.Станиславским «Перед концом» Булгаков решительно отверг и остановился на «Днях Турбиных». Из пьесы пришлось убрать важную сцену избиения петлюровцами еврея, а в финале ввести «всё нарастающие» звуки «Интернационала». Мышлаевского заставили произнести в конце пьесы здравицу Красной Армии и большевикам, выразить полную готовность им служить: «По крайней мере, я знаю, что буду служить в русской армии», а заодно провозгласить, что вместо прежней России будет новая – столь же великая.

Несмотря на все цензурные потери, спектакль состоялся, и на долгие годы «Дни Турбиных» стала единственной пьесой на советской сцене, в которой белый лагерь был показан не карикатурно, а с сочувствием, а личная порядочность и честность большинства участников белого движения не ставилась под сомнение. Вина же за поражение возлагалась на штабы и генералов, не сумевших предложить программу, способную склонить народ на сторону белых.
За первый сезон «Дни Турбиных» прошли во МХАТе (пьеса была разрешена к постановке только в этом театре) 108 раз, что значительно превышает среднее число постановок за сезон всех остальных спектаклей московских театров. Алексея Турбина блистательно играл Н.Хмелев, Елену – О.Андровская и В.Соколова, Лариосика – М.Яншин, Мышлаевского – Б.Добронравов, Шервинского – М.Прудкин и др. Постановщиком стал молодой режиссёр И.Судаков (К.Станиславский был художественным руководителем). «Дни Турбиных» стали своего рода «Чайкой» для молодого поколения актёров и режиссёров МХАТа. Если верить воспоминаниям очевидцев, это была лучшая постановка булгаковской пьесы. В зале возникало ощущение единения зрителей с происходящим на сцене. Позднее Л.Е.Белозёрская рассказывала: «Шло 3-е действие «Дней Турбиных»... Дивизион разгромлен. Город взят гайдамаками. Момент напряжённый. В окне турбинского дома зарево. Елена с Лариосиком ждут. И вдруг слабый стук... Оба прислушиваются... Неожиданно из публики взволнованный женский голос: «Да открывайте же! Это свои!» Вот это слияние театра с жизнью, о котором только могут мечтать драматург, актёры и режиссёр».

Но приятие спектакля значительным большинством зрителей сопровождалось резко отрицательной его оценкой в печати, почти единогласной. М. Булгаков, собиравший и даже вклеивавший в специальные альбомы эти отзывы, насчитал около трехсот рецензий на пьесу; все они были ругательными и враждебными.

Еще одной пьесой Булгакова, имевшей почти такой же зрительский успех, как и «Дни Турбиных», была «Зойкина квартира», премьера которой состоялась 28 октября 1926 года в театре им. Вахтангова. Жанр произведения писатель обозначил как трагический фарс. Время действия – период нэпа. Сквозным действием пьесы и всех ее основных героев становится идея бегства. Герои пьесы мечтают о Париже, Ницце, вообще о загранице. С их точки зрения, нравственно открыть публичный дом, торговать наркотиками, лишь бы удрать из этого нелепого государства.

Тема бегства теснейшим образом связана с мотивом лицедейства. В пьесе пошивочная мастерская оказывается вовсе не мастерской, а публичным домом. Китайская прачечная – не прачечной, а притоном торговцев кокаином. Аметистов расстрелян в Баку, но это ничуть не мешает ему объявиться в Москве, работники МУРа не работники МУРа, а представители Наркомпроса с наклеенными «под Луначарского» бородами.

Как и представления предыдущего булгаковского произведения – пьесы «Дни Турбиных», представления «Зойкиной квартиры» сопровождались погромными рецензиями в прессе. О ней писали, например: «Знакомая московскому зрителю насквозь мещанская идеология этого автора здесь распустилась поистине в махровый цветок», «горьким смехом смеется Булгаков. Таким, каким смеются над самим собой перед лицом своей политической смерти», «Литературный уборщик Булгаков ползает по полу, бережно подбирает объедки и кормит ими публику».

В конце концов недоброжелателям писателя удалось добиться своего: весной 1929 года спектакль был окончательно запрещен.

Драматург, доведенный до отчаяния критикой, ответил тем оружием, которым владел лучше всего: пьесой-памфлетом «Багровый остров», который вначале был запрещен, но потом неожиданно разрешен и увидел свет на подмостках Камерного театра. Однако долго спектакль не продержался. Несмотря на зрительский ажиотаж, после 68-го представления его запретили.
Спектакль ставил острые вопросы театральной жизни – о приспособленчестве, о «красной халтуре», затопившей сцену (спектакль пародировал многие популярные в двадцатые годы спектакли), о бюрократической системе контроля над искусством.

Имена персонажей для своей пьесы Булгаков позаимствовал из произведений Ж. Верна: таковы леди Гленарван и ее горничная Бетси, слуга лорда Паспарту (он же говорящий попугай), член Географического общества Жак Паганель и т.д. Все это может навести на мысль, будто Булгаков написал пародию на романы Ж. Верна, но такой вывод ошибочен: объектом пародирования в «Багровом острове» является не творчество популярного французского писателя, а современная «жюльверновщина».

Центральным персонажем произведения является драматург Дымогацкий, который так любит Жюля Верна, что взял его имя своим псевдонимом. Приспособив приемы авантюрно-приключенческой литературы к потребностям дня, он пишет революционные пьесы с буржуями, угнетенными народностями, интервенциями, извержением вулкана и т.п.
Директор театра Геннадий Панфилович, где ставится очередная пьеса Дымогацкого, ему под стать. Такой же беспринципный, ловкий приспособленец.

Оба – и директор театра, и драматург – полны почти мистического трепета перед третьим – Саввой Лукичем – цензором, ибо от него зависит «разрешеньице» пьесы или «запрещеньице».
Размышляя о судьбе тех, кто в результате революционной ломки оказался за границей, Булгаков посвятил им гениальную пьесу «Бег» (1928). В восьми «снах» пьесы драматург стремится воочию увидеть то, что произошло с покинувшими Россию.

Приват-доцент Петербургского университета играет на шарманке. Жена министра зарабатывает деньги на панели. Бывший генерал теперь жалкий оборванец, проигравшийся в пух и прах игрок. Дочь губернатора превратилась в походную жену генерала. Казалось бы – резче показать эмиграцию было невозможно. Однако эта пьеса оказалась тоже неприемлемой. Помимо сложившейся «сомнительной» репутации автора, сыграло свою роль, видимо, и то, что Булгаков, говоря о белой армии и «буржуях», создал не плакаты и схемы, как требовалось в тогдашней ситуации, а живые образы: и в этом опустившемся мире Голубков, сын профессора, продолжает любить Серафиму, а генерал Чарнота не утрачивает озорства и не способен на предательство, генерал-убийца Хлудов поддерживает материально Голубкова, а Люська стремится сберечь Серафиму.