«Образ лирического героя в поэме «Облако в штанах»»

Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!

В. Маяковский


Маяковский ворвался в плеяду корифеев поэзии Серебряного века своими бунтарскими, эпатирующими стихами: «А вы могли бы?», «Нате!», «Адище города», трагедией «Владимир Маяковский», прославляющей мучительный, вдохновенный труд творца, и, конечно, поэмой «Облако в штанах», не оставившей равнодушным ни одного из его современников. Многих шокировал вызывающий тон и намеренно грубая, «уличная», лексика. Эпатаж достигал цели. Но и великий талант был замечен всеми. Под обаяние творчества гениального футуриста попали Борис Пастернак, Марина Цветаева, сподвижники по школе: Алексей Крученых, Николай Асеев. Все же и ныне находятся критики, огульно обвиняющие его в антигуманности, в призывах к массовому пролитию крови. Такими настроениями наполнена, например, статья Юрия Карабчиевского «Вознесение Маяковского». В чем же тайна этой фигуры в русской поэзии рубежа XIX—XX века? Почему вызывает он столь противоречивые чувства? Думается, наиболее полно ответить на этот вопрос поможет образ лирического героя поэмы «Облако в штанах», в которую автор вложил по сути все тревожащие его мысли и чувства, явившиеся реакцией на современность. Лирический герой многое перенял от своего создателя. Конечно, нельзя утверждать полную адекватность литературного персонажа автору. Персонаж, выступающий от лица собственного «Я», романтизирован, все черты в нем несколько усилены, что помогает поэту ярче, убедительнее донести свою мысль. В советском литературоведении этот образ рассматривался лишь как трибун, бунтарь, отрицатель, выступивший с революционной программой. Собственно лирические оттенки в многообразной гамме живописующих тонов обыкновенно опускались. От этого образ многое терял, становясь лишь сухой плакатной фигурой, бездушной аллегорией Октября. Но образ лирического героя намного богаче, нежели все вместе взятые «Долой!..» манифеста футуристов «Пощечина общественному вкусу» или столь же ограниченные лозунги большевиков. В этой поэме Маяковский еще не успел «наступить на горло собственной песне», и поэтому бунтарство здесь необычно сочетается с глубоким лиризмом. Может быть, именно это контрастное сочетание, наряду с новой, самобытной гуманностью, которую проповедовал «крикогубый Заратустра», сделало столь притягательным образ лирического героя. «Я над всем, что сделано, ставлю «nihil», — утверждал лирический герой Маяковского, тем самым будто бы проповедуя всеотрицание, абсолютный нигилизм. Но вдумчивый читатель заметит, что каждому знаку отрицания соответствует в поэме утверждение собственных представлений об идеале. Мироощущение поэта, переданное устами лирического героя, отнюдь не является нигилизмом в традиционном его понимании. Маяковский не Базаров и не персонаж романа Достоевского «Подросток». Его лирический герой, несмотря на присущее ему бунтарство, глубже и шире ограниченного всеотрицателя. Когда поэт бросает вызов самому небу, когда великий Наполеон предстает в роли ничтожного мопса на цепочке у лирического героя — это не самовосхваление. Лирическому герою человеческая ничтожность, узость мещанских устремлений причиняет боль. Поэтому его богоборчество — это стремление вознести человека на ту высоту, которой он, по мнению нового Заратустры, заслуживает. Это ли не гуманизм? Такой взгляд на назначение человека и определил творческий замысел поэмы. Все четыре обычно выделяемых в ней «Долой!..» — «Долой вашу любовь!», «Долой ваше искусство!», «Долой вашу религию!» и «Долой ваш строй!» — по сути являются протестом против мещанской самоуспокоенности, отдельного, эгоистичного счастья, когда нищенски живут миллионы; против искусства, нацеленного на воспевание красоты и не замечающего уродливых сторон жизни; против любви, стимулом которой служат деньги; против призывов к «непротивлению» и «неделанию». Вся поэма спаяна воедино антимещанской направленностью. Лейтмотивом через всю поэму проходит бескорыстная, огромная и всеобъемлющая любовь лирического героя к Марии, обычной земной женщине, для которой такое поклонение, требующее взамен также всего, является тяжкой, невыносимой ношей. Чувство лирического героя столь же высоко, как тот пьедестал, на который он смело поднялся во славу человека вообще. Его страдания подобны всесжигающему «пожару сердца». Развернутая метафора помогает автору передать тончайшие нюансы сильной страсти: «Скажите пожарным: на сердце горящее лезут в ласках». Отрицая расчетливую робость в любви, лирический герой тем не менее не становится проповедником бездуховной страсти тела. Его восхваления телесной любви проникнуты почти религиозной трепетностью: «Тело твое просто прошу, как просят христиане — «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Его мольба к Марии — молитва о любви гармоничной, очищенной от всех мещанских предрассудков, которые мешают настоящему, полному, огромному счастью. И не только телесная, но и духовная сторона чувства доведена до пределов совершенства: «Имя твое я боюсь забыть, как поэт боится забыть какое-то в муках ночей рожденное слово, величием равное богу». Искусству красивых вымыслов лирический герой противопоставляет эстетику улицы, поэзию, в которой заговорит сама жизнь. Как и в трагедии «Владимир Маяковский», в поэме звучит мотив самоотверженного служения поэта «горожанам города-лепрозория». Лирический герой испытывает боль за этих несчастных, в ком унижен сам человек, и верит в уникальность, самоценность каждого из них: «Солнце померкло б, увидев наших душ золотые россыпи». Именно унижением Человека вызван и бунт лирического героя против социального строя. Этот бунт огромен. Уродливость мира, на взгляд лирического героя, приобрела космические масштабы: небеса угрожают человеку нацеленными сверху жерлами, «небье лицо» кривится «суровой гримасой железного Бисмарка», ночь черна, «как Азеф». Социальный протест поэта романтичен, приподнят. Это не программа революционера-практика, призывающего пролить кровь. Подобные образы выступают в поэме в роли метафор. Даже в 1917-м году свои политические привязанности поэт определял как веру «в социализма великую ересь». И эта вера действительно была сродни взглядам социалистов-утопистов. Ведь именно так выглядит убеждение, что с изменением строя человек полностью переродится духовно. Лирический герой поэмы — монументальная фигура, символизирующая собой величие человека, призывающая его подняться на ту высоту, которой он заслуживает.