«Значение сновидений в романе «Огненный Ангел»»

Автобиографичность повествователя в романе предполагает последовательное воспроизведение событий от собственного рождения до момента встречи со сверхъестественным, повествователь становится летописцем сверхъестественного, призывая всех, имевших с ним дело, оставлять записи. Описать неописуемое - сложная задача, поставленная рационалистом самому себе. Требование сделать это беспристрастно, без украшений он распространяет на всех, кто столкнулся со сверхъестественным.

Идея подобных описаний была характерна для всего XX в. Так, А. М. Ремизов побуждал писателей оставлять записи снов, мотивируя это в том числе возможностью последующего олитературивания сна, превращения его в текст. Повесть о сверхъестественном у Брюсова оставлена читателю не как протокол инквизиторского суда, а как дневник своего рода сверхъестественной любовной катастрофы, происходившей в течение года с героями. Похожий прием использует в романе "Имя розы" Умберто Эко, заставляя пережить послушника Адсона ряд странных событий в средневековом монастыре. Повесть Александра Кондратьева "Сны" также может служить примером сновидческой хроники.

Рупрехт причисляется автором к лучшим людям своего времени, считающим, что вера заключена не в ритуалах и внешних различиях, а в глубине сердца. Он наделен проницательным умом, стремлением подвергать опытной проверке теоретические постулаты оккультизма, отсутствием фанатизма. Его первая встреча с Ренатой происходит по сказочным канонам, когда ночлег в одиноком домике в буковом лесу подвергает сомнению все пространственно-временные категории. Случайность становится законным звеном в цепи тяжелых испытаний. Рупрехт не принадлежит ни к скептикам, ни к легковерным людям, однако им владеет вера в приметы. Лошадь спотыкается, и он попадает во власть "нечистого" пространства. Вечер рокового свидания проводит в жизни Рупрехта черту, разделяющую жизнь человека вполне обычного, хотя и обладающего просвещенным умом ученого, на две половины: "...а я, когда думаю о тысячах и тысячах случайностей, которые были необходимы, чтобы в тот вечер оказался я на пути в Нейс, в бедной придорожной гостинице, - теряю всякое различие между обычным и сверхъестественным, между miracula и natura". Жизнь с Ренатой в таком ракурсе выглядит как страшный сон. "Испытывал я такое ощущение, словно из темного погреба вдруг вышел на ясный свет и мой одинокий путь вдоль Рейна в Бонн казался мне непосредственным продолжением моего одинокого пути из Брабанта, а недавние дни с Ренатой - мучительным сновидением на одной из дорожных станций"7. В результате этого странного "сна" у Рупрехта происходит потеря ощущения себя как цельной личности, он перестает правильно ориентироваться во времени и в окружающем пространстве.

Огненный ангел Мадиэль так же, как Рената, связан с двумя мирами: сверхъестественным и миром людей. Явление ангела Брюсов описывает традиционно, такими они рисуются в канонической житийной литературе: "Было Ренате лет восемь, когда впервые явился ей в комнате, в солнечном луче, ангел, весь как бы огненный, в белоснежной одежде. Лицо его блистало, глаза были голубые, как небо, а волосы словно из тонких золотых ниток. Ангел назвал себя - Мадиэль". В житиях искушения нечистой силы, как правило, преодолеваются святыми, здесь же прямо противоположный исход: падение праведницы как наказание за неправедную любовь. Рената пытается совратить ангела, но совращает лишь человека, ангелоподобного графа Генриха.

Ее преступление еще страшнее библейского грехопадения, так как она пытается соблазнить своего божественного учителя. Хотя с Мадиэлем тоже не все однозначно. Читатель остается не до конца уверен, что он - ангел света. У Фридриха фон Шпее, писавшего о процессах против ведьм, содержится такое парадоксальное утверждение о демонах, которые могут создавать видимость присутствия ангелов на ведьмовских шабашах: "Дьявол может принимать обличье ангела света, об этом говорится в Священном Писании и в многочисленных примерах из житий святых. Следовательно, и невиновных он может представить в облике призрака, что дает основание думать, что Господь Бог позволяет ему многое". "Господне попущение", на которое отцы церкви ссылаются при рассуждении о дьявольских искушениях, также подразумевается в романе в качестве объяснения необычного и страшного.

Брюсов подчеркивает всеведение ангела, его способность являться в разных образах, превращаться в огненную бабочку, в прялку, появляться в сорванном цветке, в уголечке, в орешке, даже в образе распятого Христа. И он же искушает Ренату под видом графа Генриха. Рупрехт ищет разумные объяснения, авторитетные подтверждения своим догадкам: "Помнил я также слова Лактанция Фирмиана, уверяющего, что иногда ангелы-хранители соблазняются прелестью тех девушек, которых они должны бы оберегать от греха". Канон и отступление от канона соседствует у Брюсова. Согласно канону, Рената ведет строгую жизнь подвижницы, обладая даром чудотворства. Неосознанная эротика сливается с духовными воспарениями героини, подобно опыту испанской святой Терезы Авильской.

Описывая духовные путешествия во сне, Брюсов опять следует житийному канону: "В такие ночи случалось, что ангел уносил Ренату на своих крыльях далеко от дому, показывая ей другие города, славные соборы или даже неземные, лучезарные селения, - на рассвете же она, сама не зная как, всегда оказывалась на своей кровати". Неканонично то, что ангел и девочка спят в одной кровати. Отсюда следует неправильно понятая ею плотская любовь. Рената изменяет своему предназначению быть святой, поэтому и наказание ее ужасно, она терзаема темными силами и впадает в иллюзии. Но это с точки зрения рациональных объяснений. Концепция же Брюсова гораздо сложнее, он подвергает сомнению всякие разумные объяснения любовной страсти, показывает противоречивость героини, проявляющуюся в одновременном влиянии на нее злых и добрых духов.