«ТЕМА ПОЭТА И ПОЭЗИИ В ЛИРИКЕ ПУШКИНА И ЛЕРМОНТОВА»

Пушкин и
Лермонтов. Их имена рядом на небосклоне
русской поэзии. В своем творчестве каждый
из них достиг вершин мастерства, поэтому
так интересны и важны для нас их мысли о
поэте и поэзии, о месте писателя в обществе.
Мысли эти выстраданы, подчеркнуто
независимы от мнений “светской черни” (стихотворения
А.С. Пушкина “Разговор книгопродавца с
поэтом” (1824), “Поэт и толпа” (1828), “Поэту”
(1830) и другие).



Кто же
такой поэт в представлении Пушкина и
Лермонтова? Поэт — избранник неба (Лермонтов
о себе: “Нет, я не Байрон, я другой. Еще
неведомый избранник...”), наперсник богов (вспомним
стихотворение Пушкина “Дельвигу” (1817): “наперснику
богов не страшны бури злые...”), обладающий
рядом качеств, которые отличают его от
обычных людей. Поэт наделен
всечеловеческой, вселенской отзывчивостью.
“Чувство правды”, способность видеть мир
таким, каков он есть, — неотъемлемое
свойство всякого истинного поэта.



Есть
чувство правды в сердце человека,



Святое
вечности зерно:



Пространство
без границ, теченье века



Объемлет в
краткий миг оно, —



писал М.Ю.
Лермонтов в стихотворении “Мой дом” в 1830
году. Высшая художественная правда
достигается ценой больших лишений, ценой
жертвенного служения добру. Пушкин вообще
считал, что:



Пока не
требует поэта



К священной
жертве Аполлон,



В заботах
суетного света



Он
малодушно погружен...



(“Поэт”,
1827)



Поэтическое
служение — всегда жертва, связанная с
отречением от многих “мирских благ”. В
послании “К другу стихотворцу” (1814)
Пушкиным сказаны горькие слова о судьбе
русских поэтов:



Лачужка под
землей, высоки чердаки —



Вот пышны
их дворцы, великолепны залы.



Поэтов —
хвалят все, питают — лишь журналы;



Катится
мимо их фортуны колесо...



К идее
жертвенности поэтического служения
подводили Пушкина и Лермонтова раздумья об
их собственных судьбах, сама историческая
действительность. Перед глазами Пушкина
был пример поэтов-декабристов, в ушах
Лермонтова еще словно бы звучал преступный
выстрел Дантеса. Показательно, что “глагол
смерти” дважды
используется уже в самом начале
стихотворения “Смерть поэта” (1837):



Погиб поэт!
— невольник чести —



Пал,
оклеветанный молвой...



Мотив
жертвенности чувствуется и в стихотворении
Пушкина “Пророк” (1826), и в одноименном
произведении Лермонтова. Пушкинский пророк
дан в развитии, в динамике, в движении.
Кульминация стихотворения заключается в
словах:



И он мне
грудь рассек мечом,



И сердце
трепетное вынул,



И угль,
пылающий огнем,



Во грудь
отверстую водвинул.



Но
принесенная жертва не напрасна. Энергия
находит выход в повелительном “жги”
последней строки:



И Бога глас
ко мне воззвал:



“Восстань,
пророк, и виждь, и внемли,



Исполнись
волею моей, И, обходя моря и земли,



Глаголом
жги сердца людей”.



Стихотворение
Лермонтова “Пророк” (1841) создано совсем в
другую эпоху. Усиление консервативных
тенденций в обществе оказало влияние и на
поэзию. Лермонтовского пророка забрасывают
камнями. Он бежит от “ближних”, бежит, но
остается пророком. Жертва принесена, но это
бесполезная жертва. В этом и заключается
трагизм лермонтовского героя. Пророку
внемлет лишь безгрешная природа:



Завет
предвечного храня,



Мне тварь
покорна там земная;



И звезды
слушают меня,



Лучами
радостно играя.



Самолюбивые
старцы пугают им детей:



“...Смотрите
ж, дети, на него:



Как он
угрюм, и худ, и бледен!



Смотрите,
как он наг и беден,



Как
презирают все его!”



Сходные
мотивы находим и во многих других
стихотворениях Лермонтова периода
политической реакции в стране: “Поэт” (1838),
“Не верь себе” (1839), “Журналист, читатель и
писатель” (1840) и в лирике Пушкина 1830-х годов.
Достаточно вспомнить стихотворение “Эхо”
(1831):



Ревет ли
зверь в лесу глухом,



Трубит ли
рог, гремит ли гром,



Поет ли
дева за холмом —



На всякий
звук



Свой отклик
в воздухе пустом



Родишь ты
вдруг.



Ты внемлешь
грохоту громов,



И гласу
бури и валов,



И крику
сельских пастухов —



И шлешь
ответ;



Тебе ж нет
отзыва... Таков



И ты, поэт!



Печальные,
горькие слова! Трагическое признание гения,
обреченного на непонимание современников!
И все-таки время расставило все на свои
места. Поэзия Пушкина и Лермонтова заняла
достойное место в русской классической
литературе. Сбылись пророческие слова
Пушкина:



Нет, весь я
не умру — душа в заветной лире



Мой прах
переживет и тленья убежит —



И славен
буду я, доколь в подлунном мире



Жив будет
хоть один пиит.