«Сравнительный анализ стихотворений А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова «Пророк»»

В 1826 году А. С. Пушкин, находясь в ссылке в Михайловском, пишет стихотворение «Пророк». Чуть позже, отправляясь на аудиенцию к Николаю I, который вызвал А. Пушкина из Михайловского в Петербург, поэт захватывает листок со стихотворением с собой. Почему же Пушкин придал такое важное значение этому стихотворению? После расправы над декабристами Пушкин переживает сильное потрясение и долгое время не пишет стихов. Находясь в ссылке в Михайловском, преследуемый мыслью «о друзьях, братьях, товарищах», он обдумывает свою новую роль в обществе и свои возможности влияния на ход русской истории через фигуру Николая I. Поэт сознает, что обладает огромной властью над современниками. Образ библейского пророка, поучающего и спасающего свой народ, служит для А. Пушкина примером.

Стихотворение сложилось под непосредственным впечатлением от службы в церкви. Готовность к жертве, выраженная в библейской «Книге Исайи», служит А. Пушкину примером. В отчаянном письме к Плетневу Пушкин восклицает: «Душа! Я пророк, ей-богу, пророк!»

Вживаясь в образ пророка, А. Пушкин почти текстуально следует за теми главами «Книги Исайи», где Исайя рассказывает нам, как обыкновенный человек превращается в пророка. Библейская лексика, обилие церковнославянизмов создают высокую торжественность стиля и сообщают пушкинскому стихотворению сакральный смысл. Ведь пророк доносит до людей не свои собственные мысли, а то, что он услышал от Бога.

Подтвердим прямую связь пушкинского и библейского пророка текстуально.

Библия:



И послан бысть по мне един от

Серафимов…

И прикоснулся к устам моим и рече:

се прекоснуся сие устам

твоим, и… беззакония твоя, и

грехи твоя очистит.

В руце своей имаше угль горяшь…

О, окаянный аз, яко…

И рече: или, и рцы людям

У Пушкина:



Глаголом жги сердца людей! сим…

И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился…

И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный И лукавый…

И уголь, пылающий огнем…

Как труп в пустыне я лежал.

Конечно, славянский текст стихов Исайи творчески переосмыслен поэтом, и мы не можем говорить о простом заимствовании. Переложение псалмов и других библейских текстов — устойчивая традиция русской поэзии XVIII— XIX веков. В. К. Тредиаковский, М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин — поэты русского классицизма — вспоминаются нам в связи с этой традицией. И. А. Пушкин, сохраняя завораживающе торжественный стиль, свойственный классицистическим переложениям священных текстов, создает величайший философский манифест. По-моему, не столько перелагающий смысл Библии, сколько утверждающий мысль самого Александра Сергеевича Пушкина о жертвенном служении народу мудреца и поэта-пророка. Пушкинское стихотворение разные исследователи прочитывали по-своему. Некоторые ставили его в один ряд со стихотворениями о роли поэта и поэзии («Поэт», «Поэту», «Поэт и толпа»), кое-кто рад был расценить пушкинского «Пророка» как политический демарш. Глубоко верующие люди видят в образе поэта-пророка посредника между Богом и людьми.

Проблему взаимоотношения пророка со всеми людьми, а не только с «мирской властью» решает и М. Ю. Лермонтов в своем стихотворении «Пророк», являющемся откликом на пушкинское (написано спустя 15 лет, в 1841 г.). Лермонтов начинает с того, чем закончил Пушкин:

С тех пор как Вечный Судия

Мне дал всеведенье пророка…



Лермонтовский пророк уже не посредник между Богом и людьми. У. М. Лермонтова пророк — гонимый людьми гений. Главная мысль стихотворения в том, что «нет пророка в отечестве своем». Отверженный, не понятый людьми «прорицатель», «дух изгнанья» Демон, гордый Мцыри — это герой Лермонтова-романтика. Отказываясь от смысловой соотнесенности с «Книгой Исайи», где высшим долгом пророка является донесение до людей гласа Божьего, М. Лермонтов рисует своего пророка как романтического героя-изгнанника. (Хотя некоторые, возможно не осознанные самим М. Лермонтовым заимствования из «Плача» пророка Иеремии недавно отмечены исследователями.)

Духовная «пустыня мрачная» из пушкинского стихотворения приобретает у М. Лермонтова черты некой романтической пустыни, неведомой экзотической земли, освещенной звездами и противопоставленной «шумному граду».

Таким образом, сопоставив два стихотворения, мы видим их безусловную связь и общие черты: метафоричность, обращение к библейскому образу. Однако по стилю пушкинское стихотворение более философическое, в нем больше церковнославянизмов, оно ближе к традициям классицизма, хотя ни в коей мере не сводится к ним. М. Лермонтов же раскрывает тему пророка, как тему трагического непонимания людьми свободной творческой личности, намеренно отказываясь от архаизмов и используя глубоко проникновенные печальные разговорные интонации, свойственные романтикам.