««Победителю ученику от побеждённого учителя» (Жуковский и Пушкин: история одной дружбы)»

Пушкин признавал себя учеником Жуковского. Но, учась у него, он перерастал своего предшественника и преодолевал его влияние, в общем чуждое основным устремлениям пушкинского творчества. Сравнение сказок Пушкина с одновременно написанными сказками Жуковского показывает, например, насколько внешне воспринимал задачу народности искусства Жуковский и насколько глубоко проникнут был ею Пушкин.

Сам Жуковский, умевший понимать и ценить прекрасное, рано осознал, что ему предстоит уступить дорогу гению Пушкина. В день, когда Пушкин закончил свою первую поэму «Руслан и Людмила», Жуковский подарил ему свой портрет, на оборотной стороне которого рукой великого представителя романтизма была написана историческая фраза: «Победителю ученику от побеждённого учителя».

В одном из писем (12 ноября 1824 года) Жуковский пишет Александру Сергеевичу: «Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастия и обратить в добро заслуженное… Ты рожден быть великим поэтом; будь же этого достоин. В этой фразе вся твоя мораль, все твое возможное счастие и все вознаграждения…».

В чем же заключается следование Пушкина Жуковскому в творчестве?

Прежде всего, в том, что Василий Андреевич Жуковский был признанным мастером романтической прозы. Именно он стоял у истоков этого литературного течения в России, именно его произведения — например, баллады «Светлана», «Людмила» — до сих пор являются признанными эталонами романтического искусства, выводящего на сцены исключительных героев и ставящего их в исключительные обстоятельства.

А Александр Сергеевич Пушкин, как известно, в начале своего творческого пути так же следовал романтическим традициям. Его поэму (в частности, «Руслан и Людмила»), сказки, раннюю лирику, первые главы романа в стихах «Евгений Онегин» можно назвать данью Жуковскому.

Но постепенно Пушкин уходит от романтизма к реализму, и Жуковский, с его оторванной от реальной жизни лирикой, перестает быть для поэта учителем.

Но не только творчество объединяло двух мастеров слова. Их объединяла и дружба. Между ними велась оживленная переписка. Так, сохранилась записка Пушкина, которую тот написал другу, когда не застал его однажды дома:

Штабс-капитану, Гете, Грею,

Томсону, Шиллеру привет!

Им поклониться честь имею,

Но сердцем истинно жалею,

Что никогда их дома нет.

Вообще, Пушкин и Жуковский были очень дружны. На правах старшего товарища Василий Андреевич не раз выручал своего друга. Так, в конце 1824 года, когда Пушкин поссорился со своим отцом и тот обвинил его в том, что он хотел его избить, Жуковский заступился за поэта перед властями. Так как положение Пушкина было отчаянным (ему уже присудили ссылку в родное поместье — Михайловское), обвинение в «избиении» могло усугубить наказание (угрожали ссылкой в Сибирь).

В 1825-м году Жуковский также пришел поэту на помощь — он заступился за него перед царем, когда Пушкин был в подозрении после восстания декабристов. Дело в том, что Жуковский служил при дворе и имел возможность прямого доступа к властьдержащим. Он сумел сохранить при дворе безупречную честность, нравственную чистоту и прямоту характера. Ни почести, ни награды не могли заставить его позабыть о «святейшем из званий: человек». Трусость и раболепство были чужды Жуковскому. Он много раз заступался за опальных героев. Все это привело, в конце концов, к тому, что Николай 1 стал подозревать Жуковского в свободомыслии и политической неблагонадежности.

Жуковский был также очень близким духовным другом Пушкина. Он не раз помогал поэту в трудные моменты жизни, умел приободрить, вселить уверенность, успокоить… Но он не смог уберечь друга от гибели… После смерти Пушкина Жуковский написал стихотворение, в котором выразил боль и недоумение от произошедших трагических событий:

Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем

Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза,

Было лицо его мне так знакомо, и было заметно,

Что выражалось на нем, — в жизни такого

Мы не видали на этом лице…

…мнилось мне, что ему

В этот миг предстояло как будто какое виденье,

Что-то сбывалось над ним… И спросить мне хотелось: что видишь?