«Творчество Е. И. Замятина»
Сочинение
Евгений Иванович Замятин родился 2 фервраля 1884 года. Родился в краю, где “Русью пахнет” — среди тамбовских полей, в славной шулерами, цыганами, конскими ярмарками и крепчайшим русским языком Лебедяни, той самой, о которой писали Толстой и Тургенев. Гимназию он окончил в Воронеже. Частые встречи с русской провинцией продолжались и у взрослого Замятина. Но с тех пор, как в 1902 году будущий писатель стал студентом Петербургского политехнического института, Замятин — столичный житель, глубоко погруженный в культурную атмосферу времени.
Печать новейшей изощренной художественной культуры ложится уже на его ранние произведения. Много позже близко знавший его Константин Федин сказал, имея в виду это качество, об “европеизме” замятинского творчества как важной стороне его сущности. И однако на протяжении всего писательства этого “европейца”-художника больше всего влекла к себе захолустная Россия, городская и деревенская. Впитанная с материнским молоком, она осталась с ним на всю жизнь. Отсюда обильно черпал он для своих сочинений, благодарно приникал к этому роднику. Но уже в начале пути возникло и другое, гнетущее видение — замутненного родника, искаженного национального бытия. Впечатления от родины складывались в резко противоречивый образ. Непримиримое отношение к духовно-общественному состоянию России питали революционные настроения Замятина-студента. В “Автобиографии” 1929 года он рассказал о всплесках своей гражданской страсти в бурные 1905— 1906 годы. И о тяготении к самому радикальному, большевистскому образу мысли и действия.
С окончанием революции совпало вступление Замятина в самостоятельную творческую жизнь. Выпускник института, инженер-кораблестроитель, он пробует силы в литературе начиная с 1908 года, позднее весьма иронически оценив эти первые пробы. Истинным началом его пути стала повесть “Уездное”, появившаяся в 1913 году. Она ознаменовала приход в русскую литературу большого мастера.
Но неизменной была его общественно-критическая непримиримость. Вместе с тем изменялось, существенно осложнялось другое — отношение к историческим надеждам, вызванным прошедшей революцией. В этом смысле молодой литератор был не одинок.
Замятинский мир чаще всего напряженно-драматичен. Писатель — во власти мыслей о том в национальной жизни, что попрано, извращено, мыслей, которые внушала ему память о поражении первой русской революции.
Об этом автобиографический рассказ “Три дня”. Он далеко не из самых лучших у Замятина, однако характерен и многое объясняет. Писатель вспоминал о трех днях, прожитых в бытность студентом-практикантом рядом с “Потемкиным” — легендарным броненосцем, поднявшим знамя восстания на морском рейде у Одессы в июне 1905 года. События тех дней описаны, судя по всему, с дневниковой точностью. Но на них ложится и горький отсвет позднейших раздумий. Несостоявшееся обновление (ждали “самого неожиданного, самого удивительного”) — лейтмотив рассказа. В центре его — разгул мятущейся толпы, сначала восторженно приветствовавшей восставших, а затем отдающейся разрушительным инстинктам. Засилье мещанско-анархической стихии, российской “азиатчины”, губительной для живой жизни в стране, и становится одной из главных тем писателя.
Она ярко предстала уже в замятинском первенце, известной повести “Уездное”. Тут и давно знакомое, и новое. Разве не узнаем мы сразу эту русскую глухомань с ее “домовитым,., богомольным, степенным” народом, которому “с полной утробой сладко спится после обеда”, у которого “калитки на засовах железных”, который живет “вроде как во граде Китеже на дне озера... ничегошеньки у нас не слыхать, над головой вода мутная да сонная”? В повести Замятина есть и другое: приходят иные времена и кончается старинное житье. Исторический поток медленно просачивается и сюда.
Но когда он пошел в рост, стал служить властям по части судебных лжесвидетельств (в том числе и политических), готовый к новым расправам, надел уряд-ницкий китель, тогда повеяло жутковатым и зловещим от этой дремучей силы. Какую-то пугающую, уродливую монументальность приобрела она: “Будто и не человек шел, а старая воскресшая курганная баба, нелепая русская каменная баба”. Древняя каменная баба, воскресшая в уряднике! Этой многозначительной метафорой завершается “Уездное”. Она намекает на масштабы обобщения, заключенного и в главном образе, и во всем небольшом произведении. Здесь сходятся глубокое прошлое и настоящее. В слепой стихийной жестокости карателя революции, кем, наверное, станет Барыба (“Й-я им... У нас теперь смеяться с-строго не д-дозволяется...”), угадываются и дурные черты национального наследия.
Замятину была дана в избытке беспощадная зоркость художественного глаза по отношению к настоящему. Так написаны и другие его вещи о русской провинции. Среди них маленькая повесть “Алатырь” — превосходное сочинение, привлекающее отточенной цельностью художественной манеры. От начала и до конца оно выдержано в фарсовом ключе. Но по существу это трагифарс.
В какой-то музей восковых фигур, кажется сначала, попадаем мы с вами. Собрание нелепиц и аномалий являют изображенные здесь люди. Однако в них не одни курьезы, но и загубленные душевные возможности.
Еще одна повесть, “На куличках”, написана, казалось бы, о другом — о военной среде. Бог знает как далеко, на Дальний Восток, “к черту на кулички”, переносится на сей раз действие повести.
Вслед за знаменитой купринской повестью “Поединок” сочинение Замятина живописует устрашающий тупик русского офицерского быта.
Перед революцией Замятин вынужден был уехать в Англию, где работал на судостроительных верфях с марта 1916 года до сентября 1917 года. Он был крупным инженером-кораблестроителем. Построенные им ледоколы “Ленин” и “Красин” пробивались к полюсу.
Он верил в будущее России и боролся за него. Он писал о застрявшем в сегодня прошлом и боролся с ним, мечтая о будущей жизни.
Из Англии Замятин привел ледоколы и повесть “Островитяне”. Она одна из лучших в его творчестве. Повесть посвящена Англии. Замятин увидел Англию новую, незнакомую. Это была Англия первой мировой войны, но портрет Замятина — обобщенный. Его Англия сатирическая, пародийная; англичане условны, гротескны. Лондон Замятина — город со свежевыстриженными газонами, город, в котором жизнь организована по часам, в котором даже собаке дают спокойно перейти улицу — она может оказаться породистой. Жизнь “островитян” расписана по минутам, люда похожи друг на друга так, что даже ошибаются. Это ненастоящая жизнь, фальшивая жизнь заводной куклы. Замятин сумел это разглядеть и описать.
В городе, изображенном писателем, существует строгая пуританская мораль, и есть жизнь, которая обтекает эту мораль. Это подчеркнуто названием повести.
Англия живет двойной жизнью.
Герой рассказа “Ловец человеков” (выражение “ловец чело-веков” взято из Евангелия и иронически переосмыслено) из того же английского цикла занимается тем, что вылавливает парочки, занимающиеся любовью в неположенных местах. Он шантажирует их и получает свои деньги. На мир наброшена паутина ложной нравственности. Герой вылавливает попавших в нее людей. Это обыкновенное дело. Торгуют страхом, торгуют стыдом.
Взгляд Замятина — взгляд со стороны, резкий и точный. Он умел смотреть со стороны и чуть сверху. Он умел видеть вещи никем не замечаемые, видеть их заново, а это необходимое, но очень редкое качество в искусстве.
В России его называли “англичанином”, но английская у него была, пожалуй, только его трубка.
После революции Замятин не мог оставаться больше в Англии. Он возвращается в блокадный голодный Петербург. Голод был всеобщим, голодала вся страна. Замятин был с нами в это тяжелое время, он сам все это пережил и описал правдиво и точно в рассказах “Дракон”, “Мамай”, “Пещера”.
Рассказ “Пещера” построен пронзительно обнаженно в своей правдивости. В голодном Петербурге живут мужчина и женщина. У них ничего уже не осталось, кроме их любви и сбережен нои, как последняя драгоценность, крошечной ложки настоящего чая. Они заваривают его и вливают в чай яд. Пьют и говорят о своей любви. Умирают они, улыбаясь.
Революция изменила Замятина, и он разрушил, сломал о колено свою ставшую уже привычной манеру. Рассказы “Икс” и “Рассказ о самом главном”, может быть, не самые лучшие в творчестве Замятина, но без них нельзя понять писателя, его позицию и его отношение к трудно и медленно рождающейся новой действительности.
Замятин революцию принял, но понял по-своему: как то, чего он ждал сам, как силу, способную уничтожить ту мертвую “уездную” жизнь “островитян”, из которой он сам вышел и с которой боролся. Он поверил в революцию как в силу, которая начнет новый этап жизни человечества.
Название “Рассказа о самом главном” говорит само за себя. Это главная для писателя попытка осмысления революции.
Видение Замятина расширяется до космических масштабов. Он вводит в повествование то, что мы называем сейчас научной фантастикой. В этих космических масштабах попытка осмысления писателя революции и всего происходящего после нее на Земле.
В рассказе говорится о превращении червя в кокон. Он корчится на листе, не зная, что его ожидает.
Самое крупное произведение писателя послеоктябрьского времени стало и самым “фантастическим”. Роман “Мы”, написанный в 1921 году,— первое явление этого рода в советской литературе. Признано, что это сочинение Замятина во многом предопределило развитие жанра “антиутопии” в зарубежных литературах; ведущая его проблематика — драматические судьбы личности в условиях тоталитарного общественного устройства.
“Предупреждением о двойной опасности, грозящей человечеству: гипертрофированной власти машин и гипертрофированной власти государства”, называл свой роман Замятин.
Проза Замятина 20-х годов трудная, очень талантливая, но читается она нелегко.
Замятин был писателем-сатириком. И мы должны знать законы его творчества. Он рассмотрел в нашей только начинавшейся новой жизни обломки “уездного”, куски “островитян” — островки прошедшей жизни, он увидел, как пух, выбитый из подушек, опускается на людей.
Нельзя не упомянуть и о пьесе Замятина “Блоха”, которая шла много лет с огромным успехом в наших театрах.
Творчество Замятина — это то, чем мы должны гордиться.
В 1931 году Замятин, тяжело больной, при помощи Горького уехал на лечение за границу. Он долго болел и мечтал о возвращении в Россию, но умер в 1937 году в нищете, так и не сумев вернуться домой.
Время отсеяло сиюминутное, неверное, сохранив ценное и значительное в замятинском наследии. Лучшее в нем доставляет пищу для размышлений и эстетическую радость.
Причастное к дерзким художественным исканиям своей эпохи, творчество этого писателя вместе с тем глубоко укоренено в почве — литературе отечественного классического реализма.
Печать новейшей изощренной художественной культуры ложится уже на его ранние произведения. Много позже близко знавший его Константин Федин сказал, имея в виду это качество, об “европеизме” замятинского творчества как важной стороне его сущности. И однако на протяжении всего писательства этого “европейца”-художника больше всего влекла к себе захолустная Россия, городская и деревенская. Впитанная с материнским молоком, она осталась с ним на всю жизнь. Отсюда обильно черпал он для своих сочинений, благодарно приникал к этому роднику. Но уже в начале пути возникло и другое, гнетущее видение — замутненного родника, искаженного национального бытия. Впечатления от родины складывались в резко противоречивый образ. Непримиримое отношение к духовно-общественному состоянию России питали революционные настроения Замятина-студента. В “Автобиографии” 1929 года он рассказал о всплесках своей гражданской страсти в бурные 1905— 1906 годы. И о тяготении к самому радикальному, большевистскому образу мысли и действия.
С окончанием революции совпало вступление Замятина в самостоятельную творческую жизнь. Выпускник института, инженер-кораблестроитель, он пробует силы в литературе начиная с 1908 года, позднее весьма иронически оценив эти первые пробы. Истинным началом его пути стала повесть “Уездное”, появившаяся в 1913 году. Она ознаменовала приход в русскую литературу большого мастера.
Но неизменной была его общественно-критическая непримиримость. Вместе с тем изменялось, существенно осложнялось другое — отношение к историческим надеждам, вызванным прошедшей революцией. В этом смысле молодой литератор был не одинок.
Замятинский мир чаще всего напряженно-драматичен. Писатель — во власти мыслей о том в национальной жизни, что попрано, извращено, мыслей, которые внушала ему память о поражении первой русской революции.
Об этом автобиографический рассказ “Три дня”. Он далеко не из самых лучших у Замятина, однако характерен и многое объясняет. Писатель вспоминал о трех днях, прожитых в бытность студентом-практикантом рядом с “Потемкиным” — легендарным броненосцем, поднявшим знамя восстания на морском рейде у Одессы в июне 1905 года. События тех дней описаны, судя по всему, с дневниковой точностью. Но на них ложится и горький отсвет позднейших раздумий. Несостоявшееся обновление (ждали “самого неожиданного, самого удивительного”) — лейтмотив рассказа. В центре его — разгул мятущейся толпы, сначала восторженно приветствовавшей восставших, а затем отдающейся разрушительным инстинктам. Засилье мещанско-анархической стихии, российской “азиатчины”, губительной для живой жизни в стране, и становится одной из главных тем писателя.
Она ярко предстала уже в замятинском первенце, известной повести “Уездное”. Тут и давно знакомое, и новое. Разве не узнаем мы сразу эту русскую глухомань с ее “домовитым,., богомольным, степенным” народом, которому “с полной утробой сладко спится после обеда”, у которого “калитки на засовах железных”, который живет “вроде как во граде Китеже на дне озера... ничегошеньки у нас не слыхать, над головой вода мутная да сонная”? В повести Замятина есть и другое: приходят иные времена и кончается старинное житье. Исторический поток медленно просачивается и сюда.
Но когда он пошел в рост, стал служить властям по части судебных лжесвидетельств (в том числе и политических), готовый к новым расправам, надел уряд-ницкий китель, тогда повеяло жутковатым и зловещим от этой дремучей силы. Какую-то пугающую, уродливую монументальность приобрела она: “Будто и не человек шел, а старая воскресшая курганная баба, нелепая русская каменная баба”. Древняя каменная баба, воскресшая в уряднике! Этой многозначительной метафорой завершается “Уездное”. Она намекает на масштабы обобщения, заключенного и в главном образе, и во всем небольшом произведении. Здесь сходятся глубокое прошлое и настоящее. В слепой стихийной жестокости карателя революции, кем, наверное, станет Барыба (“Й-я им... У нас теперь смеяться с-строго не д-дозволяется...”), угадываются и дурные черты национального наследия.
Замятину была дана в избытке беспощадная зоркость художественного глаза по отношению к настоящему. Так написаны и другие его вещи о русской провинции. Среди них маленькая повесть “Алатырь” — превосходное сочинение, привлекающее отточенной цельностью художественной манеры. От начала и до конца оно выдержано в фарсовом ключе. Но по существу это трагифарс.
В какой-то музей восковых фигур, кажется сначала, попадаем мы с вами. Собрание нелепиц и аномалий являют изображенные здесь люди. Однако в них не одни курьезы, но и загубленные душевные возможности.
Еще одна повесть, “На куличках”, написана, казалось бы, о другом — о военной среде. Бог знает как далеко, на Дальний Восток, “к черту на кулички”, переносится на сей раз действие повести.
Вслед за знаменитой купринской повестью “Поединок” сочинение Замятина живописует устрашающий тупик русского офицерского быта.
Перед революцией Замятин вынужден был уехать в Англию, где работал на судостроительных верфях с марта 1916 года до сентября 1917 года. Он был крупным инженером-кораблестроителем. Построенные им ледоколы “Ленин” и “Красин” пробивались к полюсу.
Он верил в будущее России и боролся за него. Он писал о застрявшем в сегодня прошлом и боролся с ним, мечтая о будущей жизни.
Из Англии Замятин привел ледоколы и повесть “Островитяне”. Она одна из лучших в его творчестве. Повесть посвящена Англии. Замятин увидел Англию новую, незнакомую. Это была Англия первой мировой войны, но портрет Замятина — обобщенный. Его Англия сатирическая, пародийная; англичане условны, гротескны. Лондон Замятина — город со свежевыстриженными газонами, город, в котором жизнь организована по часам, в котором даже собаке дают спокойно перейти улицу — она может оказаться породистой. Жизнь “островитян” расписана по минутам, люда похожи друг на друга так, что даже ошибаются. Это ненастоящая жизнь, фальшивая жизнь заводной куклы. Замятин сумел это разглядеть и описать.
В городе, изображенном писателем, существует строгая пуританская мораль, и есть жизнь, которая обтекает эту мораль. Это подчеркнуто названием повести.
Англия живет двойной жизнью.
Герой рассказа “Ловец человеков” (выражение “ловец чело-веков” взято из Евангелия и иронически переосмыслено) из того же английского цикла занимается тем, что вылавливает парочки, занимающиеся любовью в неположенных местах. Он шантажирует их и получает свои деньги. На мир наброшена паутина ложной нравственности. Герой вылавливает попавших в нее людей. Это обыкновенное дело. Торгуют страхом, торгуют стыдом.
Взгляд Замятина — взгляд со стороны, резкий и точный. Он умел смотреть со стороны и чуть сверху. Он умел видеть вещи никем не замечаемые, видеть их заново, а это необходимое, но очень редкое качество в искусстве.
В России его называли “англичанином”, но английская у него была, пожалуй, только его трубка.
После революции Замятин не мог оставаться больше в Англии. Он возвращается в блокадный голодный Петербург. Голод был всеобщим, голодала вся страна. Замятин был с нами в это тяжелое время, он сам все это пережил и описал правдиво и точно в рассказах “Дракон”, “Мамай”, “Пещера”.
Рассказ “Пещера” построен пронзительно обнаженно в своей правдивости. В голодном Петербурге живут мужчина и женщина. У них ничего уже не осталось, кроме их любви и сбережен нои, как последняя драгоценность, крошечной ложки настоящего чая. Они заваривают его и вливают в чай яд. Пьют и говорят о своей любви. Умирают они, улыбаясь.
Революция изменила Замятина, и он разрушил, сломал о колено свою ставшую уже привычной манеру. Рассказы “Икс” и “Рассказ о самом главном”, может быть, не самые лучшие в творчестве Замятина, но без них нельзя понять писателя, его позицию и его отношение к трудно и медленно рождающейся новой действительности.
Замятин революцию принял, но понял по-своему: как то, чего он ждал сам, как силу, способную уничтожить ту мертвую “уездную” жизнь “островитян”, из которой он сам вышел и с которой боролся. Он поверил в революцию как в силу, которая начнет новый этап жизни человечества.
Название “Рассказа о самом главном” говорит само за себя. Это главная для писателя попытка осмысления революции.
Видение Замятина расширяется до космических масштабов. Он вводит в повествование то, что мы называем сейчас научной фантастикой. В этих космических масштабах попытка осмысления писателя революции и всего происходящего после нее на Земле.
В рассказе говорится о превращении червя в кокон. Он корчится на листе, не зная, что его ожидает.
Самое крупное произведение писателя послеоктябрьского времени стало и самым “фантастическим”. Роман “Мы”, написанный в 1921 году,— первое явление этого рода в советской литературе. Признано, что это сочинение Замятина во многом предопределило развитие жанра “антиутопии” в зарубежных литературах; ведущая его проблематика — драматические судьбы личности в условиях тоталитарного общественного устройства.
“Предупреждением о двойной опасности, грозящей человечеству: гипертрофированной власти машин и гипертрофированной власти государства”, называл свой роман Замятин.
Проза Замятина 20-х годов трудная, очень талантливая, но читается она нелегко.
Замятин был писателем-сатириком. И мы должны знать законы его творчества. Он рассмотрел в нашей только начинавшейся новой жизни обломки “уездного”, куски “островитян” — островки прошедшей жизни, он увидел, как пух, выбитый из подушек, опускается на людей.
Нельзя не упомянуть и о пьесе Замятина “Блоха”, которая шла много лет с огромным успехом в наших театрах.
Творчество Замятина — это то, чем мы должны гордиться.
В 1931 году Замятин, тяжело больной, при помощи Горького уехал на лечение за границу. Он долго болел и мечтал о возвращении в Россию, но умер в 1937 году в нищете, так и не сумев вернуться домой.
Время отсеяло сиюминутное, неверное, сохранив ценное и значительное в замятинском наследии. Лучшее в нем доставляет пищу для размышлений и эстетическую радость.
Причастное к дерзким художественным исканиям своей эпохи, творчество этого писателя вместе с тем глубоко укоренено в почве — литературе отечественного классического реализма.