«Отображение эпохи в романе «Принц и нищий»»

Двор и аристократия были напуганы восстанием крестьян в Норфолке. Возглавивший восстание мелкий дворянин Роберт Кет провозгласил: в Л учите нам взяться за оружие, лучше привести в движение небо и землю, чем терпеть такие ужасы». Было это в 1543 году, когда престол занимал Эдуард VI — тот самый принц, о котором пишет Твен. Историк Дэвид Юм, чью книгу Твен часто упоминает в своей повести, характеризует Эдуарда как «человека мягкосердечного, питавшего склонность к справедливости: и равенству своих подданных перед законом», но вместе с тем «лицемерного и не чуждого жестокости в силу полученного им воспитания и условий времени, в которое он жил». Роберта Кета он послал на казнь.

Но народ считал Эдуарда добрым правителем. О нем ходили предания, сильно преувеличивавшие его незлобливость и демократичность. Этому способствовали и загадочные обстоятельства его смерти. Эдуард VI умер семнадцатилетним от какой-то неведомой в те времена болезни. Пока шла распря из-за трона, вельможи скрывали, что у короны временно нет владельца. II долго еще ходили слухи, что на самом деле король жнв и скрылся, чтобы вместе с народом выступить против богачей и сановников.

На почве таких легенд, глухими отголосками дошедших до XIX века, возможно, и родился замысел Твена. Однако, взявшись за «Принца и нищего», он заботился не о том, чтобы придать легенде видимость действительного события, как поступил бы на его месте романтик. Твеку гораздо важнее было воссоздать эпоху в ее истинности. И он, опираясь на документы и старинные хроники, показывал Англию времен Тюдоров разоренной, страшной страной, где на одном полюсе роскошь и изысканность, на другом — нищета и грязь, где трущобы битком набиты вчерашними крестьянами, обреченными на голод и мытарства.

Майлс Гендон сетует: не осталось в этой стране честных людей, одни трусы и лжецы. А Том Кенги, стараясь в меру своего разумения управлять Англией снисходительно и справедливо, выслушает упреки святоши Мэри, будущей Марии Кровавой: преступников и подозрительных нельзя миловать. Покойный Генрих за годы своего царствования отправил на тот свет семьдесят с лишним тысяч человек — какой достойный пример потомкам?

На таком вот фоне развертывается в повести Твена история двух мальчиков, настолько друг на друга похожих, что различить их удается только по одежде: один всегда в шелках, другой вечно в нищенском рубище. Наверное, если бы ке законы общества, они с малолетства могли бы сгагь близкими, как братья. Но хотя Твен описывает происшествие, которое возможно только в сказке, дух времени и страна, где живут герои, воссозданы на его страницах с такой тщательностью, точно бы он сам жил в Лондоне за три с лишним столетия до того, как появился «Принц и нищий»’. И поразительное природное сходство Тома и Эдуарда вовсе не затушевывает того обстоятельства, что одному из них уготована жизнь на Дворе Отбросов, другому — в Вестминстерском дворце, местопребывании английских королей.

Поменялись местами они по той единственной причине, что сначала поменялись костюмами. Переодевание у Твена — обычный, излюбленный мотив. 31а Джексоновом острове индейцами обрядились Том, Гек и Джо Гарлер, а в повести о Гене Финне ее герой наряжается девочкой, тогда как Жанна д’Арк предстанет перед читателем в обличье рыцаря — кольчуга, шлем, шпага. Каждый раз возникает ситуация необычная, и она может оказаться смешной, но может — и очень серьезной. Для Твена в этой ситуации неизменно заключен поучительный смысл. Одежда — знак условностей, которые разделяют людей, хотя природа не знает ли принцев, ни нищих, ни рыцарей, ни простолюдинов, ни угнетателей, ни угнетенных, ли благовоспитанных, ни дикарей и бродяг. Это общество так устроено, что в нем на каждом шагу различия — по социальному положению, по воспитанию и образованию, по цвету кожи. А от природы все равны. И герои Твена постигают это, хотя реальлая жизнь то и дело заставляет примерять ту или другую маску, разыгрывать ту или иную роль или, наоборот, всеми силами стараться освободиться от маски, от роли, навязываемой существующим в их мире порядком вещей.

Гью и Майлс были братьями по крови и непримиримыми врагами по сути. А Том и Эдуард по крови не имели друг с другом ничего общего, но довольно было, чтобы они поменялись платьем, и уже никто бы не сказал, где принц, где нищий. У себя в трущобе Том пользовался лишь одной королевской привилегией — обедать в шляпе, кто бы ни сидел рядом. И во дворце он поначалу смущался, путался, но как быстро, как легко овладел повадками принцев, хоть на обед у него были теперь изысканные яства, а не объедки и заплесневелые корки. Маску короля он для себя создал задолго до того, как фортуна вознесла маленького уличного попрошайку на немыслимую высоту, и эта маска пришлась ему как нельзя впору. Он увлекся своей поддельной жизнью, позабыв об истинной. Куда только подевались острый ум и чувство нравственной правды, так поразившие сановников, когда Том в первый раз занял место на троне! Маска меняет его до неузнаваемости.

И вот он уже в плену ложных понятий, принятых во дворцах, и незаконность его притязаний на престол не тяготит совесть Тома Кенти, хотя прошло всего несколько недель, как его сочли принцем Эдуардом, о котором ему теперь не хочется вспоминать. Поначалу для него не было разницы между понятиями король и пленник, и он вполне искренне хотел, чтобы воля короля была законом милости, а не законом крови. Его смешили все эти обершталмейстеры, лорды опочивальни и подвязыватели королевской салфетки, хлопотавшие над ним, как над куклой, он не мог попять, чем прогневал всевышнего, который запер его в роскошной темнице, отняв солнечный свет, свежий воздух, свободу и естественность поведения, возможность всласть побегать и поиграть — незаменимые блага его несытого, зато интересного и яркого детства. Он даже завидовал мальчику, исполнявшему странную должность пажа для порки и зарабатывавшему свой хлеб спиной, приученной к розгам за провинности принца.

Но маска незаметно для самого Тома становится его сущностью. Во всяком случае, грозит ею стать. Он все так же добр к обиженным и все так же суров к законам, которые считает несправедливыми. А тем не менее слуг у него уже втрое больше, чем было у настоящего принца. И до чего приятно заказывать себе новые наряды, когда захочешь, или при случае одернуть какого-нибудь заносчивого вельможу, смерив его таким взглядом, что юге охватывает смертная дрожь.

Он даже готов отречься от своей матери — ей, привыкшей к побоям и голоду, не место среди блестящей свиты юного самозванца. Его страшит сама мысль вернуться в свой нищий квартал, сменить алый камзол на грязное тряпье и скова просить милостыню или идти к ворам, Так маска враждует с человеческой природой и искажает ее бесчеловечно.ёй