«Художественное своеобразие феерии «Алые паруса»»

Давайте и мы воспользуемся приглашением Грина и, размышляя о секретах его мастерства, обратим внимание, как, какими средствами он достигал эффектов алого цвета. В других сочинениях, в других пересказах мы говорили, что автор «Трех Толстяков» рисовал свой сказочный, блистательный мир веселыми, карнавальными красками, родственными радужному восприятию ребенка, сравнивали живописную манеру Олеши с живописной манерой Катаева.

У автора «Алых парусов» своя живописная манера, своя поэзия красок, близких романтической натуре капитана Грэя или мечтательной Ассоль, с ее удивительным умением на каждом шагу отыскивать в природе безмерное богатство и разнообразие, в том числе красок, звуков, движений. И не просто богатство. Всматриваясь в предметы как бы глазами Ассоль, мы замечаем в них «нечто не линейно, но впечатлением,— определенно человеческое, и — так же, как человеческое,— различное». Изображение Олеши и изображение Грина, каждое в своем роде чудо,— чудо мастера, который умел живописать словом, как художник красками, избирая себе в союзники и свободно соединяя в полете самые неожиданные эпитеты, сравнения, ассоциации.

Вот Ассоль идет по высокой, брызгающей росой луговой траве, засматриваясь в особенные лица цветов и путаницу стеблей, различая там почти человеческие намеки и позы, усилия, черты и взгляды. А с деревьями она здоровается, как с живыми людьми, шепча то мысленно, то словами: «Вот ты, вот другой ты; много же вас, братцы мои!»

Разумеется, не каждому дано бродить в душах, здороваться с деревьями и забираться внутрь предметов, отмечая в любом из них десятки различий, которые составляют неповторимую индивидуальность этого предмета.

Равнодушный, «невооруженный» глаз спокойно скользит по поверхности вещей и явлений. И жители Каперны наверняка сильно удивились бы, узнав, что Грэй переходил из одной лавки в другую в поисках нужного ему оттенка алого цвета, в каждом оттенке различая определенно человеческое и так же, как человеческое,— различное. Люди, о которых старик Эгль с горечью говорил, что они не рассказывают сказок и не поют песен, вполне бы удовлетворились шелками совершенно одинаковых базарных цветов, предназначенными для удовлетворения незатейливого тщеславия. Какие еще там оттенки! А Грэй искал образцы сложных эффектов. Так вот, разве мог капитан Грэй удовлетвориться цветом розового мыла? Цветом алых занавесок, алого абажура? Слишком просто. Однако, прежде чем герой повести отыщет, наконец, подходящий цвет, его должен отыскать автор. И вот тут-то начинаются приключения мысли, о которых мы уже на раз говорили в этой книжке. Вступают в свои права фантазия, воображение. В какой-то степени поиск Грэем необходимых оттенков шелка напоминает неустанные поиски художником таких сочетаний красок, таких оттенков цвета, которые заставят слово сверкать и светиться.

* «Роясь в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый темный, густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные в своем мнимом родстве… в складках таились намеки, недоступные языку зрения».

Рассматривая на свет множество алых полос, Грэй как бы движется от простейших оттенков не то чтобы к более сложным — ко все более чистым, ликующим, праздничным, пока, наконец, один цвет не вызовет ясного и твердого «да». «Этот совершенно чистый, как алая утренняя струя, полный благородного веселья и царственности цвет являлся именно тем гордым цветом, какой разыскивал Грэй. В нем не было смешанных оттенков огня, лепестков мака, игры фиолетовых или лиловых намеков; не было также ни синевы, ни тени — ничего, что вызывает сомнение. Он рдел, как улыбка, прелестью духовного отражения».

В этом поэтическом и в то же время несколько изысканном описании царственного алого шелка, купленного Грэсм у купца, радость находки, открытия сопряжена с тем, что в цвете передалось ликующее состояние духа Грэя, безмятежное, безо всякой синевы и теней, без всего, что вызывает сомнение. И пусть Ассоль это почувствует в алом отблеске парусов прежде, чем увидит самого Грэя. Ведь между алым убранством «Секрета» и прямой целью Грэя существует непосредственная связь. Так же как в алом полотне он отыскал сто оттенков и все сто были ясные, праздничные, так в душе Ассоль Грэй прочитал сто желаний, и этим определился его выбор: из всех возможных кусков шелка — того единственного, «полного роз».

В феерии Грина «Секрет» Артура Грэя, «разбрасывая веселье», много раз будет «вспыхивать на середине зари», как бы предоставляя нам возможность еще и еще полюбоваться его силуэтом, который, по воле художника, пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Если с Артуром Грэем в феерию Грина приходил герой деятельный, действующий и решительный — не зря ведь рассказ о том, как Грэй снаряжал свой корабль перед отплытием в Каперну, озаглавлен «Боевые приготовления»,— то Ассоль принесла на страницы книги мечты, надежды, веру. Можно сказать, что в ожидании того события, которое когда-нибудь круто изменит всю ее судьбу, Ассоль проявила массу терпения, скажем сильнее, долготерпения. Однажды Грин даже мельком заметил, что вокруг Ассоль было так много скуки и простоты, что в ней уже образовалась складка внутренней робости, страдальческая морщинка. Но не покорностью, не страданием определяется облик Ассоль.