«Роль фантастики в рассказе В. Астафьева «Царь рыба»»

Немало писателей в своих произведениях обращаются к фантастике. Фантастика и реальность часто переплетаются. И, конечно, художниками слова это делается не случайно. В связи с этим мне хотелось бы обратиться к одному из рассказов Виктора Астафьева, а именно к рассказу «Царь-рыба», где также совмещается реальное и фантастическое.

Герой этого рассказа никогда не верил ни в бога, ни в приметы, но столкнувшись с фантастическим, с тем, что находилось за гранью его понимания, уже через несколько минут начинает во всем каяться и винить себя за то, что никогда не верил ни в бога, ни в черта. Нельзя сказать, что герой — какой-либо особый человек. Он спокойно живет своей жизнью, вроде бы никому не причиняя зла. Но случается нечто из ряда вон выходящее — и человек меняется на глазах, он неожиданно осознает свои грехи, за которые он пытается расплатиться. Итак, в одном поселке жил мужик Игнатьич, и ко всем окружающим и ко всему происходящему он относился с долей снисходительности и превосходства. Его всегда считали самым честным, он старался помогать людям и никогда не жадничал при дележе добычи. Игнатьич был очень хорошим рыбаком, некоторые даже считали, что ему известно такое слово, при помощи которого можно приворожить рыбу. Однако однажды случилось нечто необычное — Игнатьич вышел по обыкновению на рыбалку и завис на самоловах. С двух первых самоловов герой снял много рыбы и поплыл на третий. Именно там он поймал большую рыбу. При виде добычи Игнатьич опешил: «Черный, ласково отблескивающий сутунок во вкось, не заподлицо, обрубленными сучьями; крутые бока, решительно означенные остриями плащей, будто от жабр до хвоста рыбина опоясана цепью бензопилы. Кожа, которую обминало водой, щекотало нитями струй, прядущихся по плащам и сливающихся далеко за круто изогнутым хвостом, лишь на вид мокра и гладка, на самом же деле ровно бы в толченом стекле, смешанном с дресвою. Что-то редкостное, первобытное было не только в величине рыбы, но и в формах ее тела, от мягких, безжилых, как бы червячих усов, висячих над ровно состригнутой внизу головой, до перепончатого, крылатого хвоста — на доисторического ящера походила рыбина».

Вид добычи вызывал у Игнатьича чувство страха. Рыба показалась ему зловещей, однако эту рыбу он и ждал всю свою жизнь. Рыбу нужно было отпустить, как говорил дед героя, но в нем проснулось неведомое доселе чувство жадности. Он знал, что не сможет справиться с такой рыбиной в одиночку, «но жадность победила», как думал о себе с презрением Игнатьич. Затем он увидел глаза рыбы: в человека всверлились маленькие глазки с темным ободком вокруг темных, с картечины величиною, зрачков. Они, эти глазки, без век, без ресниц, голые, глядящие со змеиной холодностью, чего-то таили в себе. Он испугался и вспомнил, что его дед говорил о царь-рыбе: если она попадется, ее надо отпустить и перекреститься, а потом снова искать. Игнатьич поступил иначе, ему непреодолимо захотелось поймать эту рыбу, но она оказалась сильнее и сбросила его в воду. Герой выпрыгнул из воды, зацепившись за борт лодки. Вот тут-то и случилось нечто фантастическое. С одной стороны — обычная рыба осетр, с другой — страшное чудовище. Игнатьичу пришла в голову мысль о том, что зря он икон дома не держал, не верил в бога, над дедушкиными рассказами подсмеивался.



Между тем рыба, ослепшая от удара, начала прижиматься к человеку, и острием своего носа уткнулась герою в бок. Ему стало казаться, что рыба, крутя жабрами и ртом, сжевывала его заживо. Игнатьич пришел в ужас. «Он пробовал отодвинуться от нее, но она снова и снова наносила ему удары. Вот и встретились как бы два царя, человек как царь природы и царь-рыба, но человек не в своем царстве, а рыба у себя, значит она и сильнее». Возникает вопрос, кто все-таки окажется сильнее. Герой начинает вспоминать свою жизнь, он осознает, что будучи молодым, натворил немало дел, за которых следовало просить прощения у бога, но он так этого и не сделал. «А что может вспомнить эта тварь, а, может быть, у нее тоже есть семья, ее ждут дети. Может быть, у нее есть тоже дела, нагуливать икру, метать ее». Вот тогда-то Игнатьич и понял, что рыба — это всего лишь «отвратное и нежное бабье мясо ее, сплошь в прослойках свечного, желтого жира, едва скрепленная хрящами, засунутое в мешок кожи». Из-за нее случилось так, что забылся в человеке человек! Осознав это, герой решил попросить прощение у рыбы, он крикнул из последних сил «прости». Совсем скоро рыбак услышал, как по реке звучал мотор «Вихрь». От накатившейся волны рыба, ожила и уплыла, а Игнатьич сказал: «Иди, рыба иди! Поживи, сколько можешь! Я про тебя никому не скажу!» Как только он это сказал, ему стало легче.



Конечно, человека фантастическое чаще всего поначалу пугает. Однако приняв для себя реальность происходящего, человек обретает способность размышлять. Так, герой «Царь-рыбы», осознав то, что перед ним не совсем простая рыба, начинает принимать для себя мир, закрытый для него ранее. Это открытие приводит к тому, что герой по-иному начинает смотреть на свою жизнь, по-новому воспринимать реальность. Фантастическое учит Игнатьича каяться, осознавать свою вину за невольно или осознанно причиненное зло. Таким образом, проявление фантастического, запредельного оправданно: перед героем открываются забытые им истины.