«Глубина и правдивость пушкинской самооценки в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»»

Еще в 1823 году, во время работы над II главой «Евгения Онегина», на память А. С. Пушкину пришли начальные строки оды Горация «Я воздвиг памятник».

Через тринадцать лет поэт вновь вспомнил эти стихи, оценив традицию подведения итогов творческого пути.

Сам Пушкин уже стал другим, во многом изменился, получил благословение Г. Р. Державина, открыто назвавшего его преемником.

Оценка всего сделанного в условиях злобной травли со стороны булгаринской клики, заявлявшей о смерти А. С. Пушкина как поэта, стала просто необходимой.

Следуя традициям своих предшественников, он пишет стихотворение «Я памятник воздвиг себе нерукотворный…» Эпиграфом берет первые строки из оды Горация. Как и у Державина, в 1796 году свободно изложившего оду Горация, стихотворение Пушкина состоит из пяти четверостиший. Написано оно также шестистопным ямбом, лишь в четвертой строке каждой строфы ямб становится четырехстопным.

Однако Пушкин понимает смысл и значение деятельности поэта неизмеримо глубже своих предшественников. Он подчеркивает отличие своего «жестокого века», в котором ему пришлось жить и творить. Именно об этом времени В. Г. Белинский писал в «Письме к Гоголю»: «Только в одной литературе, несмотря на татарскую цензуру, есть еще жизнь и движение вперед».

Поэт сам воздвиг себе памятник. Отсюда многократно повторяемое «я» («я… воздвиг», «я не умру», «славен буду я…»).

Величие своего памятника Пушкин определяет тем, что к «нему не зарастет народная тропа». Именно в силу этого ценность созданного им значительно выше, чем все самодержавие в целом. Так возникает тема царя и поэта, земного властителя и властителя дум.

Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.

Что же значит это «выше»? Перед глазами возникает образ камер-юнкера с «главою непокорной», для которого «ливрея» не была знаком трусости и раболепия. Но не все так просто. В тридцатые годы поэт все сильнее тяготеет к точности многозначного символа. На барельефе Александрийского столпа надпись: «Александру Первому — благодарная Россия». А почему Пушкин не причисляет себя к «благодарной России»? Почему он за пять дней до церемонии открытия колонны уезжает из Петербурга, хотя в обязанности камер-юнкера входило присутствие на дворцовых торжествах? Не зачеркивает ли поэт своим демонстративным отбытием, а затем и «Памятником» той благодарности, которая на барельефе?

Торжественная речь стихотворения, насыщенного архаизмами и старославянскими словами, соответствует жанру оды:

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я; доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Пушкин утверждает не только нужность своего творчества для всех народов, населяющих Россию, но и свое мировое значение.

«Памятник» — это и своеобразный ответ царю на его «ласку». Абсолютно на всех стихах поэта печать гения: «чувства добрые я лирой пробуждал», «милость к падшим призывал».

«Памятник» — это и торжество всенародного любимца над «ложной мудростью» именитых, но обреченных на забвение современников.

«Не оспаривай глупца» — так заканчивается ода А. С. Пушкина. В обобщенно-символическом образе глупца, думается, есть и фигура Николая, главного цензора поэта. Не царскому, а «веленью Божию» послушно сердце поэта, считавшего себя «посланцем неба». И там, в вышине, и здесь, на земле, бросает поэт гордый вызов и Зимнему дворцу, и самодержавию, и царю.

Стихотворение Пушкина, написанное 21 августа 1836 года, было опубликовано только в 1841 году в посмертном собрании его сочинений. Четвертая строфа, искаженная переделками Жуковского, приобрела следующий вид:

И долго буду тем народу я любезен,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что прелестью живой стихов я был полезен,
И милость к падшим призывал.

В такой редакции и была выбита на постаменте памятника Пушкину, воздвигнутого в Москве в 1880 году, эта строфа.

Подменный текст с глубоко правдивой самооценкой всего бессмертного дела поэта был восстановлен после Октября.