«Через красоту к правде («Макар Чудра», «Старуха Изергиль»)»

«Максим, давай в небо смотреть», - приглашает Коновалов автора, и они ложатся на спину и часами созерцают «голубую бездонную бездну». Оба они сливаются в одном чувстве «преклонения перед невыразимо ласковой красой природы». При таком глубоком отношении к красоте, эстетизм Горького не может ограничиться сферой художественных эмоций. Как это ни удивительно для «босяка», но Горький через красоту приходит к правде. В пору почти бессознательного творчества Горького, в самых ранних вещах его - «Макаре Чудре», «Старухе Изергиль», - искренний порыв к красоте отнимает у «марлинизма» Горького главный недостаток всякой вычурности - искусственность. Конечно, Горький - романтик; но в этом главная причина, почему он так бурно завоевал симпатии изнывшего от гнета строй обыденщины русского читателя.

Заражала его гордая и бодрая вера в силу и значение личности, отразившая в себе один из знаменательнейших переворотов русской общественной психологии. Горький - органический продукт и художественное воплощение того индивидуалистического направления, которое приняла европейская мысль последних 20 - 25 лет. Ничего не значит, что герои его рассказов «босяки» и всяческие отбросы общества.

У Пушкина в начале его деятельности, место действия - разбойничьи вертепы и цыганские таборы: и, однако, это было полным выражением байронизма, т. е. умственного и душевного течения, вышедшего из недр самых культурных слоев самой культурной из европейских наций. Нет ничего необычного и в том, что устами босяков Горького говорит самая новая полоса европейской и русской культуры. Философия этих босяков - своеобразнейшая амальгама жесткого ницшеанского поклонения силе с тем безграничным, всепроникающим альтруизмом, который составляет основу русского демократизма. Из ницшеанства тут взята только твердость воли, из русского народолюбия - вся сила стремления к идеалу. В результате получилось свежее, бодрое настроение, манящее к тому, чтобы сбросить ту апатию, которой характеризуется унылая полоса 80-х годов.




Горький пришел в литературу, когда нытье и половинчатость, нашедшие свое художественное воплощение в «сумеречных», надорванных героях Чехова, стали уступать место совсем иному настроению, когда страстная потребность жить полной жизнью снова воскресла, а вместе с тем воскресла и готовность отстоять свои идеалы. Прилив общественной бодрости, которым знаменуется вторая половина 90-х годов, получил свое определенное выражение в марксизме. Горький - пророк его или, вернее, один из его создателей: основные типы Горького создались тогда, когда теоретики русского марксизма только что формулировали его основные положения. Кардинальная черта марксизма - отказ от народнического благоговения пред крестьянством - красной нитью проходит через все первые рассказы Горького. Ему, певцу безграничной свободы, противна мелкобуржуазная привязанность к земле.


Устами наиболее ярких героев своих - Пыляя, Челкаша, Сережки из «Мальвы» - он не стесняется даже говорить о мужике с прямым пренебрежением. Один из наиболее удачных рассказов Горького, «Челкаш», построен на том, что романтичный контрабандист Челкаш - весь порыв и размах широкой натуры, а добродетельный крестьянин - мелкая натуришка, вся трусливая добродетель которой исчезает при первой возможности поживиться. Еще теснее связывает Горького с марксизмом полное отсутствие той барской сентиментальности, из которой исходило прежнее народолюбие. Если прежний демократизм русской литературы был порывом великодушного отказа от прав и привилегий, то в произведениях Горького перед нами яркая «борьба классов». Певец грядущего торжества пролетариата нимало не желает апеллировать к старонародническому чувству сострадания к униженным и оскорбленным. Перед нами настроение, которое собирается само добыть себе все, что ему нужно, а не выклянчить подачку. Существующий порядок Горьковский босяк, как социальный тип, сознательно ненавидит всей душой.

Тоскующий в условиях серой обыденщины пролетарий Орлов («Супруги Орловы») мечтает о том, чтобы «раздробить всю землю в пыль или собрать шайку товарищей или вообще что-нибудь этакое, чтобы стать выше всех людей и плюнуть на них с высоты… И сказать им: ах вы, гады! Зачем живете? Как живете? Жулье вы лицемерное и больше ничего». Идеал Горького - «буревестник». Унылые и робкие «чайки стонут перед бурей»; не то - буревестник, в крике которого страстная «жажда бури». «Силу гнева, пламя страсти и уверенность победы слышат тучи в этом крике». Буревестник «реет смело и свободно над седым от пены морем»; все его вожделения сводятся к одному - «пусть сильнее грянет буря».

Основные черты художественной и социально-политической физиономии Горького определенно и ярко сказались в его первых небольших рассказах. Они вылились без малейшей надуманности и потому свободно и не напряженно, т. е. истинно-художественно, отразили сокровенную сущность нарождавшихся новых течений. Все, что писал Горький после того, как вошел в славу - за исключением драм, - ни в художественном, ни в социально-политическом отношениях ничего нового не дало, хотя многое в этих позднейших произведениях написано с тем же первоклассным мастерством. В самом крупном по объему произведении Горького - «Фома Гордеев» - романа собственно нет. Перед нами проходят отдельные сцены поволжского быта и купеческой жизни, написанные замечательно сочно и ярко. Гораздо менее удачна идейная сторона романа - обличительные речи озлобленного фельетониста Ежова, самого Гордеева и других; но, вместе с тем, весь присущий Горькому блеск афоризма сказался в образных речах старого практика Маякина. Роман «Трое» представляет собой ряд ярких картин из жизни обитателей подвалов больших приволжских городов, которая дала Горькому материал для лучших его рассказов. И там, и здесь перед нами не этнография, а та же общечеловеческая психология, что и в «Преступлении и наказании» Достоевского, с которым критика сопоставляла роман Горького; но убийца, выведенный Горьким, открывает на награбленные деньги лавку и нимало не терзается угрызениями совести. Кругом столько мерзости, что он считает себя не хуже других непойманных воров и легальных грабителей. Лишая себя жизни, чтобы не отдаться в руки власти, он умирает с проклятием обществу.