«Золя в роли фельетониста»
Сочинение
Для своего первого появления в роли фельетониста Золя выбрал «трогательный», наивно-сентиментальный жанр. Автор «Завета умершей» ссылается на большую популярность в его дни подобной манеры, хотя бы у Эмиля Ришбурга, производившего фурор, печатая на страницах «Пти Журналь» «сладкие», чувствительные романы, в которых фигурировали «глубоко любящие матери, влюбленные, страстно обожающие друг друга, герои, горько рыдающие и жертвующие собой чуть ли не в конце каждой главы» («Романисты-натуралисты»).
Избрав этот тип романа, Золя вынужден был придерживаться определенных норм. В его варианте налицо соответствующий типаж и все атрибуты «чувствительного» стиля.
Несчастная в семейной жизни светская дама, умирая, завещает воспитанному ею сироте заботиться о своей дочери. Благородный Даниель отдает всю свою жизнь, здоровье, научную карьеру для выполнения завета. Страстно любя Жанну, он в конце концов выдает ее замуж за своего друга и умирает от отчаяния, счастливый, однако, сознанием исполненного долга. Причем для юноши Дани-еля Бланш де Рион (умершая благодетельница) была «доброй феей» его жизни; в ее глазах Даниель — «тот самый ангел», которого «создает бог». Не в силах скрывать свою любовь к Жанне, герой пишет молодой женщине: «Вам неизвестны горькие радости, какие испытывает душа в молчании и во мраке. Мне кажется, что я люблю Вас неземной любовью, я уношусь мечтами в лазурную бесконечность, и там вы принадлежите мне, только мне» (I, 380). А когда Даниель умирал «...из глубины ослепительного света, куда он вступал, на пороге вечности он услышал знакомый и радостный голос, говоривший ему: «Вы выдали ее замуж за достойного человека, и ваша миссия окончена... придите ко мне» (I, 378).
Язык здесь — зеркало морали произведения. Хоть сколько-нибудь прорваться сквозь тривиальность жанра молодому романисту помогает жизненный опыт и сатирический задор автора «Сидуана и Медерика».
Любовь к труду, любознательный ум, интерес к естествознанию, мишлеанское понимание любви и брака, стоицизм бедняка — придают если не реалистическую типичность, то во всяком случае оттенок автобиографической искренности ходульной фигуре Даниеля.
Социальное разнообразие персонажей (вышедшие из низов молодые ученые Даниель Рембо и Жорж Реймон, аристократическая семья де Рионов, промышленник Телье и пошлая светская дама его жена, кокотка Юлия, тщеславный выскочка Лорен) и достаточно широкий общественный фон действия выводят начинающего романиста из замкнутого круга имманентно-психологического анализа «Исповеди Клода».
Отдельные эпизоды, вмонтированные в первый роман-фельетон Золя (сцены кабальной работы талантливой молодежи в редакции энциклопедического словаря, описание бала у Телье), предвещают разоблачительные «документы» «Марсельских тайн» и позже «Ругон-Макка-ров». Бледная и скучная мелодрама «Завета умершей» несколько оживляется также критической мыслью автора. Депутат Телье становится мишенью для обстрела буржуазного либерализма с его «карманной Свободой», бесплодной болтовней и «платонической» лицемерной «любовью» к народу. Показывая разложение дворянства, нечистое обогащение буржуазии и ее политическую реакционность, свои симпатии Золя отдает научной интеллигенции, считая ее наиболее честным и здоровым элементом общества. Тезис — широко развернутый им впоследствии, в «Докторе Паскале», «Париже», «Труде».
«Завет умершей» ни во время его публикации в газете, ни в отдельном издании у Ашиля Фора, вышедшем в том же 1866 г., не возбудил интереса у публики.
Избрав этот тип романа, Золя вынужден был придерживаться определенных норм. В его варианте налицо соответствующий типаж и все атрибуты «чувствительного» стиля.
Несчастная в семейной жизни светская дама, умирая, завещает воспитанному ею сироте заботиться о своей дочери. Благородный Даниель отдает всю свою жизнь, здоровье, научную карьеру для выполнения завета. Страстно любя Жанну, он в конце концов выдает ее замуж за своего друга и умирает от отчаяния, счастливый, однако, сознанием исполненного долга. Причем для юноши Дани-еля Бланш де Рион (умершая благодетельница) была «доброй феей» его жизни; в ее глазах Даниель — «тот самый ангел», которого «создает бог». Не в силах скрывать свою любовь к Жанне, герой пишет молодой женщине: «Вам неизвестны горькие радости, какие испытывает душа в молчании и во мраке. Мне кажется, что я люблю Вас неземной любовью, я уношусь мечтами в лазурную бесконечность, и там вы принадлежите мне, только мне» (I, 380). А когда Даниель умирал «...из глубины ослепительного света, куда он вступал, на пороге вечности он услышал знакомый и радостный голос, говоривший ему: «Вы выдали ее замуж за достойного человека, и ваша миссия окончена... придите ко мне» (I, 378).
Язык здесь — зеркало морали произведения. Хоть сколько-нибудь прорваться сквозь тривиальность жанра молодому романисту помогает жизненный опыт и сатирический задор автора «Сидуана и Медерика».
Любовь к труду, любознательный ум, интерес к естествознанию, мишлеанское понимание любви и брака, стоицизм бедняка — придают если не реалистическую типичность, то во всяком случае оттенок автобиографической искренности ходульной фигуре Даниеля.
Социальное разнообразие персонажей (вышедшие из низов молодые ученые Даниель Рембо и Жорж Реймон, аристократическая семья де Рионов, промышленник Телье и пошлая светская дама его жена, кокотка Юлия, тщеславный выскочка Лорен) и достаточно широкий общественный фон действия выводят начинающего романиста из замкнутого круга имманентно-психологического анализа «Исповеди Клода».
Отдельные эпизоды, вмонтированные в первый роман-фельетон Золя (сцены кабальной работы талантливой молодежи в редакции энциклопедического словаря, описание бала у Телье), предвещают разоблачительные «документы» «Марсельских тайн» и позже «Ругон-Макка-ров». Бледная и скучная мелодрама «Завета умершей» несколько оживляется также критической мыслью автора. Депутат Телье становится мишенью для обстрела буржуазного либерализма с его «карманной Свободой», бесплодной болтовней и «платонической» лицемерной «любовью» к народу. Показывая разложение дворянства, нечистое обогащение буржуазии и ее политическую реакционность, свои симпатии Золя отдает научной интеллигенции, считая ее наиболее честным и здоровым элементом общества. Тезис — широко развернутый им впоследствии, в «Докторе Паскале», «Париже», «Труде».
«Завет умершей» ни во время его публикации в газете, ни в отдельном издании у Ашиля Фора, вышедшем в том же 1866 г., не возбудил интереса у публики.