«Читаем Высоцкого»

Уже почти два десятилетия с нами нет Высоцкого. Поэт вошел в литературу в начале 60-х годов и не выпустил при жизни ни одной книги. Зато его творчество было и будет куском дымящейся совести, его и нашей. Ж вся литературная работа Высоцкого с первых шагов развивалась и строилась как единая и цельная книга. После смерти Высоцкого появилось уже несколько изданий его стихотворений и песен. Реакция на них парадоксальна: с одной стороны, никакие тиражи пока не могут удовлетворить жадного читательского спроса, с другой стороны, приходится слышать, что дескать, произведения Высоцкого предназначены для слушания, что вне авторского голоса и исполнения они «не читаются». Проще ответить скептикам: не читается — так и не читайте. А мы давайте разберемся в особенностях его творчества и в особенностях нашего восприятия.. Слушая Высоцкого, споря о нем, по—разному его оценивая, мы очень многое запомнили наизусть.

Читаем Высоцкого— и постоянно открываем для себя новые, неведомые вещи. К нам пришла его резкая и беспощадная политическая лирика:

И я не отличался от невежд,

А если отличался — очень мало, —

Занозы не оставил Будапешт,

А Прага сердце мне не разорвала.

И нас хотя расстрелы не косили,

Но жили мы, поднять не смея глаз,

Мы тоже дети страшных лет России,

Безвременье вливало водку в нас.

Подражать Высоцкому невозможно. Опыт его не учит что писать и как писать, но он заставляет крепко задуматься о том, зачем писать.

Читаем Высоцкого — и постоянно встречаемся с новыми характерами, темами, сюжетами. Пестрый и многоголосый десенный мир Высоцкого выстраивался постепенно и целеустремленно. Это своеобразная энциклопедия нашей жизни, где, что называется, «все есть» и все темы взаимодействуют, пересекаются друг с другом, Родившись в 1938 году, до начала войны, Владимир пел о таких сторонах военной жизни, о которых мог знать только участвовавший в войне человек:

Два провода голых, зубами скрипя, зачищаю,

Восхода не видел, во понял: вот-вот и взойдет!

Он глубоко чувствовал жестокость и трагичность войны:

На братских могилах не ставят крестов.

Но разве от этого легче?

Читаем Высоцкого — и многое воспринимается по-другому. Жизнь невозможно уничтожить:

Нет! Звенит она, стоны глуша,

изо всех своих ран, из отдушин.

Ведь Земля — это наша душа,

сапогами не вытоптать душу.

Кто сказал, что Земля умерла?

Нет, она затаилась на время…

Читаем Высоцкого — и убеждаемся, что при всей своей простоте и обманчивой понятности его песни внутренне сложны и для полного понимания требуют определенного труда, умственного и душевного. Умные читатели нужны Высоцкому, и он им тоже еще пригодится.

Мы живем во время крушения принудительных идеалов, которые ранее претендовали на непогрешимость. Теперь стало ясно, что не нужно думать и чувствовать, как все, его — бег на месте «общепримеряющий»:

Не страшны дурные вести —

Мы в ответ бежим на месте, —

В выигрыше даже начинающий.

Красота — среди бегущих

Первых нет и отстающих, —

Бег на месте общепримиряющий!

Читаем Высоцкого — и разная жизнь предстает в этих песнях. Тем они и интересны. И каждый из нас должен идти по жизни собственным, неповторимым путем. Только так можно сделать что-то большое, нужное другим:

…делай, как я!

Это значит — не надо за мной.

У Высоцкого развиты бесконечная способность к пониманию чужих взглядов и феномен песен с «двойным дном».

Читаем Высоцкого — и видим его терпеливый диалог с современниками:

Не знаю я, что лживо, а что свято, —

Я понял это все-таки давно.

Мой путь один, всего один, ребята, —

Мне выбора, по счастью, не дано.

«Мой путь один…». Читаем Высоцкого — и видим линию этого пути. И вместе с ним то скользим по планете, которую окутал вечный гололед, то оказываемся втиснутыми в символическую подводную лодку, из которой несется наш общий крик: «Спасите наши души». А вот не менее символичный аэропорт, из которого, как назло, можно вылететь только туда, куда нам не надо. Вот вечные скачки, и опять от нас требуется только победа — сможем ли хоть теперь освободиться, сбросить с себя самодовольного наездника?

Читаем Высоцкого — и вместе с ним проходим который раз «по канату, натянутому, как нерв». И где здесь граница между поэзией и прозой, между его книгой и нашей жизнью?