«Пессимистический пафос байронизма и творчество Пушкина»

Пушкин внимательно следил за развитием русской литературы и за литературными спорами в Петербурге. Южные поэмы Пушкина способствовали окончательному разгрому отживающего классицизма. Но, будучи на стороне противников классицизма, поэт многое не одобряет и в творческом опыте современных ему романтиков. Пушкин критикует чрезмерное увлечение молодых поэтов романтической элегией. «… Не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительней, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперед не продвинется»,- замечает он в подготовлявшейся им в 1822 г. критической статье.

Пушкин борется за высокое идейное содержание русской литературы: «… Просвещение века требует важных предметов размышления для пищи умов, которые уже не могут довольствоваться блестящими играми воображения и гармонии…». Некоторых литераторов Пушкин осуждает за подражание иноземным писателям. «Пора ему иметь собственное воображенье и крепостные вымыслы»,- пишет он Вяземскому о Жуковском. Критически отозвался Пушкин и о романтической прозе Бестужева. Борясь за национальную самобытность русской литературы и осуждая распространенное тогда подражание французской поэзии, «робкой и жеманной», Пушкин с воодушевлением пишет: «Есть у нас свой язык, смелее!- обычаи, история, песни, сказки». В ходе полемики Пушкин отстаивал «истинный романтизм», который, по его мнению, состоит в следовании истине жизни. По существу, пушкинский истинный романтизм был синонимом реализма. Поэт вел борьбу за усиление общественной роли русской литературы, выступал против пренебрежительного отношения к ней со стороны царского правительства и цензуры. В 1823 г. он пишет Вяземскому: «… пора дать вес своему мнению и заставить правительство уважать нашим голосом - презрение к русским писателям нестерпимо…». Вместе с тем на профессию писателя Пушкин начинает смотреть как на моральную и даже материальную опору независимости своей и независимости литературы вообще («Разговор книгопродавца с поэтом»). И в дальнейшем Пушкин вел непримиримую борьбу с самодержавием и его приспешниками за независимость литературы, против холопских традиций меценатства и придворной поэзии.

С начала 1823 г. стала спадать волна революционного и национально-освободительного движения в Западной Европе. Революционные восстания в Италии, Испании были разгромлены. Все больше усиливалась общеевропейская феодальная реакция, во главе которой стояло русское самодержавие. Реакционные европейские правительства, объединившиеся в Священный союз, ставили своей целью подавление всякого передового движения в Европе.

Пушкин остро переживал трагическую судьбу освободительного движения на Западе. Он по-прежнему призывает «грозу, символ свободы», но его лирика 1823 г. и первой половины (824 г. («Свободы сеятель пустынный,» «Демон» и др.) полна мотивов разочарования и грусти. С другой стороны, Пушкин обращается к «музе пламенной сатиры» и обрушивает ее яростный бич и на «безумцев», сказавших, что «нет свободы», и на «им поверившие народы», которых не пробудил «чести клич». В работе над «Евгением Онегиным» поэт «захлебывается желчью», изображая пустой и холодный свет. Он пишет эпиграммы на Воронцова, который пугал петербургских чиновников тем, что поэт может содействовать распространению в Одессе «сумасбродных и опасных идей». Врагам Пушкина помог случай. В руки правительства попало перехваченное полицией письмо, в котором Пушкин отрицал бессмертие души и одобрял атеизм как систему… «более всего правдоподобную».

Безбожие считалось государственным преступлением. Александр I приказал уволить поэта со службы и отправить в новую ссылку - в глухую деревню Псковской губернии, под надзор полиции и церкви. Заключительным откликом жизни на юге явилось стихотворение «К морю», в котором поэт прощался с морской стихией, представлявшейся ему символом свободы, прощался с югом, романтическим этапом своей жизни. В созданном Пушкиным образе моря нет мечтательной отвлеченности, которая присуща стихотворению «Море» Жуковского. Конкретными деталями поэт передает «гордую красу моря», «и блеск, и шум, и говор волн». Стихотворение поражает своим тончайшим мастерством, в частности «словесно-фонетической инструментовкой». «Уже в первых его строфах не только видишь «волны голубые», блеск «гордой красы» южного моря, но и слышишь всплески его волн в выразительных, повторяющихся, как рефрен, звуках «ш», «щ» и «ч» («прощай», «блещешь», «прощальный час», «шум», «услышал», и т. д.), сочетающихся с заунывно-протяжными гласными «у» и «о»:



* Прощай, свободная стихия!
* В последний раз передо мной
* Ты катишь волны голубые
* И блещешь гордою красой.
* Как друга ропот заунывный,
* Как зов его в прощальный час,
* Твой грустный шум, твой шум призывный
* Услышал я в последний раз.

Перекличка рокочущих «р» и шипящих «ш» напоминает шум моря, однотонный, приглушаемый аккомпанементом гласных «у» и «а», выразительно передающих этот «заунывный» ропот моря. Эта звуковая тональность проходит через все стихотворение словно отголосок морского прибоя, неизменно напоминая о его присутствии». Вслед за Жуковским Пушкин добивается мелодичности, музыкального звучания своих стихов, достигая полного и органического слияния содержания и формы. В годы южной ссылки поэтическое мастерство Пушкина становится все совершенней.