«Для многих поколений Пушкин был и остается вечным спутником»

Есть ценности, которым нет цены: Клочок бумаги
с пушкинским рисунком, Учебник первый
в первой школьной сумке И письма не вернувшихся с войны.
Строки Майи Борисовой напоминают моментальный снимок, запечатлевший не случайные детали, но важнейшие приметы нашего мироощущения. Детство, верность памяти о защитниках страны, святыни прошлого, Пушкин. Воистину ценности, которым нет цены.
Чтобы определить меру нынешнего духовного приобщения к поэту, мы все настойчивее всматриваемся в минувшее. Это естественно. Однако история, представленная на страницах этой книги, еще не обрела подробность и полноту объемного летописания, рассмотрены лишь эпизоды жизни Пушкина в социальной памяти. Прошлое многозначно. Мы строим разные его картины, добиваясь панорам ности видения и представления о былом. Подобное происходит и с памятью о поэте. Она многослойна: образы Пушкина формируются и хранятся на разных уровнях общественного сознания. К началу прошлого века восходят, к примеру, истоки фольклорного или так называемого «мифологизированного» представления о поэте.


Динамика образа поэта в сознании общества высвечивает многое в истории культуры и в нас самих, сегодняшних читателях Пушкина. Потому так важно стремиться к по возможности полному, объемному представлению об изменчивой жизни поэта в прошлом — далеком и в относительно недавнем. Для этого предстоит сделать немало. Разобраться в смысловой многозначности и изменчивости определений поэта как «народного», как «солнечного» гения, как мыслителя, пророка. Различные смыслы вкладывались в трактовки пушкинской «всеотзывчивости», гармонии, художественного совершенства, а также гуманизма3.
Образ поэта, каким он складывался на определенных витках культурного развития, влиял на отношение к пушкинскому наследию. Об этом говорилось на многих страницах книги. Вместе с тем и истолкования произведений, вдумчивое их прочтение не проходили бесследно для образа поэта как целостного представления о его личности и творчестве. Здесь просматривается сложная, не в полной мере осмысленная нами пока зависимость.


Цитируя первую строку «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», Доризо следующим образом продолжал размышление над вопросом:
Как мог при жизни Он сказать такое? А он сказал Такое о себе — В блаженный час Счастливого покоя, А может быть,





в застольной похвальбе? .Нет! Эти строки
С дерзостью крамольной, Как перед казнью узник, Он писал! В предчувствии Кровавой речки Черной, Печален и тревожно одинок — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный.» Так мог сказать И мученик, И бог!

Интереснейшую антологию можно было бы составить из прочтений и интерпретаций пушкинского «Пророка». Наиболее значительные отзывы о нем сохранились в трудах, записях Д. Веневитинова, В. Белинского, П. Бартенева, Л. Майкова, П. Морозова, С. Венгерова, Н. Черняева, В. Якушкина, Н. Сум-цова, Н. Страхова, Ф. Достоевского в прошлом веке, а также М. Гершензона, В. Брюсова, И. Ермакова, В. Вересаева, В. Виноградова, Б. Модзалевского, Б. Томашевского, М. Цявловского, Д. Благого, Н. Степанова, Н. Измайлова, Б. Мейлаха, Ю. Лотмана, В. Непомнящего в нашем столетии. Вариации прочтений, поиски наиболее верных толкований «Пророка», как и других пушкинских произведений, можно сравнить с перебором ключей, с выработкой тонких и адекватных инструментов анализа, которые позволяют приблизиться к истинной сути произведения и к пониманию облика их создателя.

Направленности интерпретаций порой откровенно, чаще опосредованно, сложно детерминированы временем, социальными, культурными, эстетическими, художественными задачами — условиями объективными. Сами же истолкования определяются индивидуальностью автора, сумевшего в четкой афористической или же в поэтически-метафорической словесной форме, в зрительных, пластических, музыкальных образах .? Ьазить представление о поэте, наиболее точно и полно отвеча.~ 1;ее запросам эпохи и приближающее нас в целом к верному пониманию его личности и творчества. При всем желании мы не смогли упомянуть всех, кто внес значительный вклад в пушкиниану. О многих сказано слишком бегло и скупо. К тому же значительная часть художественных интерпретаций образа поэта не обобщена, не исследована с точки зрения влияний на истолкование Пушкина как феномена культуры. Многое здесь еще предстоит сделать. Однако мы стремились подчеркнуть и то, что нельзя сводить историю жизни пушкинского образа лишь к динамике трактовок его облика учеными, поэтами, живописцами. Реальная жизнь образа поэта — в присвоении его общественным сознанием, в процессе закрепления социальной память ю. Эта линия в книге тоже пока лишь намечена, она требует продолжения.
Трактовки образа поэта складывались и видоизменялись, подчиняясь определенной логике познания социальных феноменов и явлений культуры. Вектор движения — к обретению многомерного представления, включающего действительное разнообразие проявлений Пушкина в жизни и в творчестве. Причем сам характер гения таков, что заставляет искать, изобретать все новые, более совершенные пути для реконструкции его облика непротиворечивым и целостным, в движении, в развитии, в смене творческих этапов и т. д. Пушкин требует неординарного подхода, настраивает па готовность к смене привычных воззрений и ракурсов рассмотрения его жизни, натуры, творчества. Продуктивной оказывается постановка парадоксальных вопросов, подобных заданному недавно Ю. Лотманом: «равен ли Пушкин своему полному собранию сочинений, все ли он написал, что мог и хотел написать? Не бросает ли ненаписанное или отброшенное отсвет на смысл законченного? Нужно ли нам, например, знать дороги, по которым автор не захотел пойти, хотя и мог?»

Неожиданный подход помогает в новом свете увидеть поэта, оценить щедрость его гения. Сколько еще подобных новых ракурсов восприятия и понимания Пушкина ждет впереди?

Поиски подходов к проникновению в тайну личности художника, в импульсы его поступков, творческих порывов и логику развития — задача неимоверно сложная. Ее, однако, не следует считать в принципе нерешаемой. Позитивные перспективы открываются по мере совершенствования разных сфер гуманитарного знания, а также подкрепляются былыми опытами реконструкции облика поэта, в которых накоплено немало ценного и поучительного. Тем более важно знать, чем руководствовались в прошлом — дальнем и относительно близком — создатели образов Пушкина.

Формирование образа художника в целом подчиняется общим законам восприятия человеком человека Представления о художнике, поэте, писателе давней эпохи кристаллизуется на основе синтеза разноплановых знаний, впечатлений, накопления сведений и эмоциональных откликов о его личности и творчестве. Немаловажное значение имеет при этом образ-эталон творца, который оказывается одним из решающих критериев в закреплении мнений о создателе непреходящих художественных ценностей. В способах познания художника преломляются социальные, мировоззренческие установки общества или социальной группы, отражается общий уровень представлений о личности, индивидуальности творца, о самом процессе создания эстетических ценностей. Чем мы дальше от времени реальной жизни поэта, тем опосредованней становятся интерпретации образа, хранимые в социальной памяти,— увеличивается число инстанций-посредников между реальным человеком и поколениями, актуализирующими мнение о нем.