«Я к вам лечу воспоминаньем»

Так начинается первый фильм мультипликационной трилогии о Пушкине.
В самих заглавиях триптиха — «Я к вам лечу воспоминаньем.», «.И с вами снова я», «Осень», составляющих по замыслу единое произведение,— ритм пушкинских стихов, его задушевной интонации. С первых же кадров, когда на экране появляются строки, написанные таким знакомым- пушкинским почерком, рисунки, когда слышатся очень знакомые .и менее известные пушкинские стихи,— сюжет фильма завораживает и каким-то неведомым, одному искусству подвластным образом подключает зрителя к увлекательнейшему разговору с поэтом.

Вас ожидает в фильме неожиданное открытие: весь зрительный ряд создан по рисункам самого Пушкина, по графическим изображениям, наброскам, которых в наследии поэта около двух тысяч. Они разбросаны по черновикам, по полям рукописей, записок, заметок, испещренных быстрым, словно летящим почерком. Пушкин — рисовальщик, блестящий график и портретист — предстает в новых, неожиданных ракурсах и проявлениях. Сюжетными зарисовками, набросками, портретами он сам рассказывает о событиях своей жизни, о путешествиях и ссылках, о встречах и разлуках, о днях трагических и поре «веселий и желаний», о том, как писались его произведения. Разнообразие тем, сюжетов рисунков поразительно, как и мастерство, виртуозность и проницательность пера. Два-три штриха, которые могут показаться на первый взгляд небрежными росчерками. Но всмотритесь — перед вами портреты, редкие по лаконизму и емкости повествования о характерах и судьбах пушкинских современников. Здесь портреты писателей, политических деятелей, друзей, декабристов, знакомых поэта, женщин, которыми увлекался и которых любил.
С первых же кадров появляется на экране сам автор рисунков. «В начале жизни школу помню я.» — звучит голос за кадром. Лицей. В рисунке поэта он изображен в перспективе. Быть может, таким виделся он из глубин парковых царскосельских аллей?

Как на лицейской перекличке, выкликаются имена воспитанников. Они тотчас же появляются на экране портретами, в которых рукой Пушкина передан облик и неповторимый характер каждого. «Пущин! Дельвиг! Кюхельбекер!.» И вот — «Пушкин!» Трижды голос за кадром повторяет протяжно и настойчиво имя поэта, словно призывая его из дали веков, а может, просто эхо разносится по просторам старинного парка. И вот он перед нами. Поэт на одном из ранних, своих автопортретов. Пушкин, изобразивший себя самого. Сколько задора, искренности, иронии в автопортретах! Поэт рисовал себя в разные годы, в несхожих обстоятельствах. Он изображал себя правдиво, без утайки и кокетства, в разных настроениях и состояниях. На одних автопортретах Пушкин весел, подсмеивается над собой. Молодой, влюбленный, полный сил и предчувствий. На других — тревожащийся, тоскующий. На третьих — язвительный, утомленный, притихший. Словом, это Пушкин во множественности своих настроений и чувств, живой, непосредственный, понятный.

Следишь за происходящим на экране и без труда, незаметно для себя переносишься в мир поэта, следишь за тем, как раскрывается панорама его жизни. Фильмы следуют по вехам истории — личной и творческой. Но их не отнесешь к биографическим в обычном смысле, да и не в этом видели свою задачу создатели трилогии. Главное для них — история его духа, становления, творческого развития.

На вопрос, почему именно рукописи Пушкина привлекли внимание авторского коллектива создателей фильмов, режиссер Андрей Хржановский отвечал: «Мы основывались на рисунках не только потому, что их много и они блистательны. Главное — создавались они на полях черновиков. Потому иногда прямо, в других случаях более опосредованно они связаны с мыслями Пушкина, его жизнью, ходом работы над произведениями. Когда мы их изучали, обнаружили, что Пушкин-рисовальщик обладал удивительной способностью: воссоздавал предмет и в то же время как бы перевоплощался в него. Острый глаз художника схватывал и подмечал, казалось, неуловимые детали, находил самое сокровенное, обнаруживал душу изображаемого им человека, суть предмета, который попадал в поле его внимания».
Ценность и удивительная сила воздействия фильмов как раз в том, что образ поэта раскрывается в них, воссоздается через самые непосредственные свидетельства о его духовной и творческой жизни — через рисунки и поэзию, с помощью строчек из писем и заметок, прозаических произведений, наблюдений и размышлений. Магия достоверности такова, что скоро забываешь, что перед тобой рисунки из рукописей. Листы, испещренные быстрым почерком, превращаются в волшебный Сезам, открывающий объемное, трехмерное пространство удивительного и всегда притягательного пушкинского мира.
Вот еще что очень важно: благодаря талантливым мультипликаторам зритель получил возможность увидеть, что же следует за тем мигом, который изображен на пушкинском рисунке.






Зашумели листвой деревья, долу гнутся кусты под порывами ветра, закачалась ножка всадницы в стременах. Сорвались с места порывистые, необузданные кони, зазвенела под их копытами мерзлая осенняя земля. Лошадей Пушкин, сам прекрасный наездник, рисовал тонкими, резкими линиями, едва намечая контур изображения. Круто изгибаются шеи, кони резвятся, неостановимо несутся по вольным полям, которые оказываются полями рукописных листов. Все происходит на наших глазах: рисунок рождается и оживает, включается в сюжет, взаимодействует с другими рисунками. Его тема развивается, оказывается все более сложной и многозначной. Когда средствами мультипликации нарисованное оживляется («мультипликация» — не совсем точный перевод истинного названия этого вида искусства — «анимация», что и означает «оживление»), происходит настоящее чудо. Высвобождается, прорывается внутренняя энергия и экспрессия пушкинского рисунка. Живой водой оказывается проникновение создателей фильмов в самое сокровенное, в дух пушкинского творчества — поэтического и графического.
Подобно тому как в стихотворении смысл опосредован и тесно сплавлен с ритмом, так и в фильмах ритм в немалой мере определяет силовое поле действия и интереса к нему зрителей. То в стремительном темпе чередуются балы, мазурки, ложи театра, где появляется, проводит время, веселится, балагурит, острит поэт. Лица, лица, толпы, встречи, множество мест, событий, происшествий. Внезапно темп действия резко изменяется. Все замирает. Так было в часы трудов и вдохновений: горит свеча, струятся капли дождя по оконному стеклу, а за ним Пушкин — одним из редких своих автопортретов анфас, задумчивый, отрешенный от забот «суетного света».

Тема творчества — одна из важнейших в фильмах. Следуя за рисунками и пристально всматриваясь в характер черновых записей, создатели трилогии открывают перед зрителем многие особенности пушкинского художественного мышления. До сих пор эта тема оказывалась предметом научных штудий, авторский коллектив подошел к решению труднейшей задачи новым, нетрадиционным для искусства путем.

Творчество для поэта — принцип и способ существования. Все, что попадает в фокус его восприятия, одухотворяется. Кто не восхищался пушкинскими стихами о природе! Прекрасны, точны, преисполнены внутреннего динамизма и рисунки, изображавшие неяркие и близкие его сердцу пейзажи, наброски и зарисовки деревьев, кустов, прудов, рощиц.
Стихия вдохновения оказывается близкой природной стихии. Гармония, красота пушкинских творений оказывается сродни естественной красоте, многообразию проявлений и мудрости природы. Создатели фильмов нашли удивительно тонкий и точный способ воплощения этой идеи в ткань художественного киноповествования. Мир природы изображается, воссоздается с помощью пушкинских строчек — черновых и беловых записей.

Тучи, гонимые ветром, тоже набухли и почернели, вобрав в себя варианты стихов, прозаических текстов. Буран, снежная лавина — все из букв, слов, строчек. Даже при наводнении в Петербурге, когда воды Невы бурлят, клокоча, заполняют улицы, бьют в стены домов, в окна, накрывают мосты. Свинцовые волны взбунтовавшейся реки — тоже строчки. Наряду с тем смыслом, который несут эти кадры в общем сюжете, они метафорически характеризуют стихийность, своеволие, мятежность ничему не подвластного в своем проявлении творческого духа поэта.

Искусство всеми доступными ему средствами и путями преодолевает статику застывшего мгновения, остановившегося росчерка карандаша, холодность камня, краткость звука. Оно стремится многозначностью образа продлить его жизнь. Мультипликаторам удалось, на наш взгляд, блистательно решить труднейшую задачу — вникнуть в жизнь духа, отразить сложность, противоречивость, богатство пушкинского воображения. Это всегда оказывалось наиболее трудным — передать многоплановость движения мысли, совмещение в единый миг многих устремлений, чувств, мотивов. Сколько истинных открытий совершили создатели фильмов, раскрывая сложный внутренний мир поэта!

Нередко на экране встречаются и действуют одновременно сразу два изображения поэта: маленький придворный арапчонок в тюрбане и ливрейной пелерине (таким изобразил себя поэт на автопортрете 1823 года) — и Пушкин в сюртуке, во весь рост, в шляпе с большим козырьком, каким нарисовал поэт себя в Михайловском в 1826 году. Между ними происходят увлекательные диалоги, споры, порой арапчонок ведет воображаемые разговоры сам с собой, перевоплощаясь в собеседника. Благодаря этому Пушкин предстал в поры сомнений, размышлений, а то и проказ в нескольких проекциях сразу. Сложная натура поэта, его взрывчатый темперамент, вольнолюбивый характер становятся ближе, раскрываются полнее, многограннее.

Не менее впечатляющий мотив, который тоже проходит через все фильмы,— тема верности святому лицейскому братству, друзьям, многие из которых вышли на Сенатскую площадь. Воспоминания о друзьях светлые, как мысли о детстве, о юности, о временах, когда с Пущиным, Кюхельбекером поэт «в садах Лицея. безмятежно расцветал.» Святому братству остался Пушкин верен. До конца своих дней хранил память о доблестных рыцарях свободы, воспевал их подвиг.