«Родной обычай старины в поэтике Пушкина»

Начала свободы все время поддерживались и подогревались, с какой стороны ни посмотреть. Кавказ — это борьба горцев за свободу. Бессарабия — это, часто почти наглядная, деятельность членов тайных обществ или людей, близко к ним располагавшиеся:: прежде всего В. Раевский, М. Орлов, К. Охотников… То же — Украина (Каменка). «Хотя Пушкин,— писал П. А. Вяземский,— и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере».

А, кроме того, русский юг — это максимальная приближенность к самым горячим точкам европейского юга: еще довольно далеко революционная Испания, но много ближе со своим движением карбонариев Неаполь и уже совсем под боком греческое восстание. Европейский юг кипит, бурлит, волнуется. И значит, волнует, будоражит, побуждает. К тому же южный порт Одесса — место, куда поступают не только беспошлинные товары, но и нецензурованные иностранные газеты.

И в то же время Пушкин, будучи на юге так свободен, как никогда до этого, был там так же несвободен, как никогда до этого. Он — фактически единственный политический ссыльный в целой стране. Может свободно ездить, но в строго отведенных пределах. Клетка обширна, но она все же — клетка. И он — узник. Любые попытки добиться возможности побывать, не говоря уже о закордоне,— в столицах, хотя бы в отпуске, безуспешны. Никогда более, как в молодости, не проявилось у Пушкина с такой силой столь острое ощущение свободы и столь острое сознание невозможности ее. Нужно было испытать громадную иол-ноту вольности, вкусить от нее, чтобы почувствовать и понять, ее несбыточность, постоянно переживать страстный порыв к ней и вечную неудовлетворенность, драматически воспринимая и переживая любые ограничения. Отсюда два постоянных на юге и устойчиво связанных образа: птицы и клетки.

* В чужбине свято наблюдаю
* Родной обычай старины:
* На волю птичку выпускаю
* При светлой празднике весны.
* Я стал доступен утешенью;
* За что на бога мне роптать,
* Когда хоть одному творенью
* Я мог свободу даровать!
* («Птичка»)

Любопытно одно совпадение образов. П. Долгоруков еще раньше в своей дневнике записал: «Пушкин говеет вместе с нами (то есть с чиновниками канцелярии Инз’ова, которые обязаны были поститься.— Н. С). По окончании заутрени наместник объявил ему свободу (Пушкин находился под домашним арестом:.— Н. С), и он, как птичка из клетки, порхнул из генеральского кабинета на улицу… к Должно быть, во всем облике молодого Пушкина возникала минутами такая непосредственность и сила порыва, что уподобляла его пгице. Посылая «Птичку» Н. И. Гнедичу в Ч1ае 1823 года, Пушкин писал: «Знаете ли вы трогательный обычай русского мужика в светлое воскресение выпускать на волга птичку? вот вам стихи на это». Но стихи писались не только на это. Трогательный сюжет освобождения птички сопровождался драматической историей заключенного молодого орла, а образ распахнувшейся клетки — образом замкнувшейся темницы:

* Сижу за решеткой в темнице сырой.
* Вскормленный в неволе орел молодой,
* Мок грустный товарищ, махая крылом,
* Кровавую пищу клюет год окном…