Александр Сергеевич Пушкин
Биография
Биография писателя
Произведения
62 произведения
Сочинения
614 сочинений
«Парадоксальная черта в творчестве Пушкина»
Сочинение
У стихотворения есть одна парадоксальная черта. Написанное словами, отобранными в «школе гармонической точности», вознесенное над житейскими реалиями, опрозраченное душевным порывом, оно не невесомо и бесплотно, но, напротив, предметно-пластически осязаемо, так что вспоминается Белинский, написавший о стихе Батюшкова, что хочется «ощупать извивы и складки его мраморной драпировки». Эта рельефность самого стиха порождается, на наш взгляд, устойчивыми риторическими фигурами – повторами синтаксических форм, всем построением из речевых «кирпичиков», оплотненных и звучных. Да и отношения симметрии и асимметрии, инверсивные узоры и многое другое играют в «пластике» стихотворения далеко не последнюю роль.
В связи с этим надо хотя бы коснуться интертекстуальности, формирующей, так сказать, «телесность» поэзии, ее эстетически-чувственную реальность. Так, экономность, осязаемость и партитурность рифмической картины «К***» связывает стихотворение со старофранцузской традицией, и нет никакой необходимости утверждать, что от рассмотрения формальной стороны вещи «пропадает живое, жизненное впечатление».
Столь же важно уследить, как интертекстуальные потоки перетекают в позднейшие поэтические предметы, а затем возвращаются вспять к ранним. Нам посчастливилось заметить, как перекрестно-кольцевая композиция «К***» (наш последний вариант) отпечатала свой рисунок на стихотворении Тютчева «Я помню время золотое…», написанном в подсознательном соперничестве с Пушкиным ради преодоления «страха влияния». А ведь «Время золотое» совершенно не совпадает с «Чудным мгновеньем» ни в миросозерцании, ни в поэтике.
* I (1) Я помню время золотое,
* (2) Я помню сердцу милый край.
* (3) День вечерел; мы были двое;
* (4) Внизу, в тени, шумел Дунай.
* II (5) И на холму, там, где, белея,
* Руина замка в дол глядит,
o
+
#
* (7) Стояла ты, младая фея,
* На мшистый опершись гранит,
* III (9) Ногой младенческой касаясь
o
+
# (10) Обломков груды вековой;
# (11) И солнце медлило, прощаясь
* С холмом, и замком, и тобой.
* IV (13) И ветер тихий мимолетом
* Твоей одеждою играл
o
+
#
* (15) И с диких яблонь цвет за цветом
* На плечи юные свевал.
* V (17) Ты беззаботно вдаль глядела…
* Край неба дымно гас в лучах;
o
+
#
* (19) День догорал; звучнее пела
* Река в померкших берегах.
* VI (21) И ты с веселостью беспечной
* Счастливый провожала день;
o
+
#
* (23) И сладко жизни быстротечной
* (24) Над нами пролетала тень.
Стихотворение написано в подчеркнуто ином, чем у Пушкина, хронотопе: человеческое (культурное) время отпластовано от природно-космического, но находится с ним в сложной и неоднозначной связи. Время «внутри нас» тяготеет к статуарной остановленности, спациальности, выключенности. Время «вне нас», как ему и полагается, подвижно, деятельно, процессуально: «День вечерел» (3), «шумел Дунай» (4), «солнце медлило, прощаясь» (11), «ветер… мимолетом… играл» и т. д. (строфа IV), «край неба дымно гас…» (12), «День догорал» (19), «пела Река» (19-20). Вся панорама вечернего ландшафта загружена предметностью, чего совершенно нет у Пушкина; резко выражено вертикальное измерение, как всегда бывает у Тютчева. У Пушкина время и вечность неотличимо слиты, лишь иногда выступает то или другое; у Тютчева «время золотое», внутреннее, выступает как вечное (золото – цвет вечности), а просто время пролетает над неподвижными героями как «тень жизни». Собственно, в расподоблении двух времен – суть тютчевского стихотворения.
Со стороны композиции стихотворение Тютчева напоминает кольцевое построение 1 + 4 + 1, замкнутое мотивами дня и тени, но оно не слишком прорисовано. Ближе к пушкинским формулам 1 + 3 + 2 или хотя бы 1 + 3 + 1 + 1. Однако проступает и самый оригинальный вариант: 1 – 5, 2 – 3, 4 – 6, свидетельствующий об интертекстуальной связи. 1 – 5 перекликаются мотивами дня и реки (оба мотива в строфе V патетически приподняты). 2 – 3 тесно сомкнуты мотивом статуарности, переступающим границы строф. Наконец, 4 – 6 притянуты динамическим мотивом полета («мимолетом», «пролетала») и анафорическим «и» на нечетных стихах. Композиционный резонанс очевиден.
В связи с этим надо хотя бы коснуться интертекстуальности, формирующей, так сказать, «телесность» поэзии, ее эстетически-чувственную реальность. Так, экономность, осязаемость и партитурность рифмической картины «К***» связывает стихотворение со старофранцузской традицией, и нет никакой необходимости утверждать, что от рассмотрения формальной стороны вещи «пропадает живое, жизненное впечатление».
Столь же важно уследить, как интертекстуальные потоки перетекают в позднейшие поэтические предметы, а затем возвращаются вспять к ранним. Нам посчастливилось заметить, как перекрестно-кольцевая композиция «К***» (наш последний вариант) отпечатала свой рисунок на стихотворении Тютчева «Я помню время золотое…», написанном в подсознательном соперничестве с Пушкиным ради преодоления «страха влияния». А ведь «Время золотое» совершенно не совпадает с «Чудным мгновеньем» ни в миросозерцании, ни в поэтике.
* I (1) Я помню время золотое,
* (2) Я помню сердцу милый край.
* (3) День вечерел; мы были двое;
* (4) Внизу, в тени, шумел Дунай.
* II (5) И на холму, там, где, белея,
* Руина замка в дол глядит,
o
+
#
* (7) Стояла ты, младая фея,
* На мшистый опершись гранит,
* III (9) Ногой младенческой касаясь
o
+
# (10) Обломков груды вековой;
# (11) И солнце медлило, прощаясь
* С холмом, и замком, и тобой.
* IV (13) И ветер тихий мимолетом
* Твоей одеждою играл
o
+
#
* (15) И с диких яблонь цвет за цветом
* На плечи юные свевал.
* V (17) Ты беззаботно вдаль глядела…
* Край неба дымно гас в лучах;
o
+
#
* (19) День догорал; звучнее пела
* Река в померкших берегах.
* VI (21) И ты с веселостью беспечной
* Счастливый провожала день;
o
+
#
* (23) И сладко жизни быстротечной
* (24) Над нами пролетала тень.
Стихотворение написано в подчеркнуто ином, чем у Пушкина, хронотопе: человеческое (культурное) время отпластовано от природно-космического, но находится с ним в сложной и неоднозначной связи. Время «внутри нас» тяготеет к статуарной остановленности, спациальности, выключенности. Время «вне нас», как ему и полагается, подвижно, деятельно, процессуально: «День вечерел» (3), «шумел Дунай» (4), «солнце медлило, прощаясь» (11), «ветер… мимолетом… играл» и т. д. (строфа IV), «край неба дымно гас…» (12), «День догорал» (19), «пела Река» (19-20). Вся панорама вечернего ландшафта загружена предметностью, чего совершенно нет у Пушкина; резко выражено вертикальное измерение, как всегда бывает у Тютчева. У Пушкина время и вечность неотличимо слиты, лишь иногда выступает то или другое; у Тютчева «время золотое», внутреннее, выступает как вечное (золото – цвет вечности), а просто время пролетает над неподвижными героями как «тень жизни». Собственно, в расподоблении двух времен – суть тютчевского стихотворения.
Со стороны композиции стихотворение Тютчева напоминает кольцевое построение 1 + 4 + 1, замкнутое мотивами дня и тени, но оно не слишком прорисовано. Ближе к пушкинским формулам 1 + 3 + 2 или хотя бы 1 + 3 + 1 + 1. Однако проступает и самый оригинальный вариант: 1 – 5, 2 – 3, 4 – 6, свидетельствующий об интертекстуальной связи. 1 – 5 перекликаются мотивами дня и реки (оба мотива в строфе V патетически приподняты). 2 – 3 тесно сомкнуты мотивом статуарности, переступающим границы строф. Наконец, 4 – 6 притянуты динамическим мотивом полета («мимолетом», «пролетала») и анафорическим «и» на нечетных стихах. Композиционный резонанс очевиден.